Тридцать два года, менеджер среднего звена в компании, которая торговала бытовой техникой. Упаковывал в кредит холодильники для таких же невыразительных лиц, как у него самого, впаривал пенсионерам "уникальные" скидки, добросовестно разыгрывал радость от пятитысячных премий. А в глубине души понимал: если завтра закроется его отдел или вся фирма сгорит дотла, вряд ли что—то в мире изменится. На его место возьмут другого такого же, который будет так же клацать мышкой, так же улыбаться клиентам, так же ссутулено сидеть в прокуренной курилке, обсуждая, какой начальник скотина.
Впрочем, с этим он был согласен – начальник и правда был скотина. Толстозадый тип, любивший вспоминать, как "сам начинал с продажника", и требовавший от сотрудников не "пересиживать на окладах". Паша его боялся. Даже не потому, что тот мог уволить, а потому, что он вообще боялся всех, кто говорил громче и напористее, чем он сам. Это было его проклятье – всю жизнь прогибаться под чужую волю.
Дома его ждал очередной повод держать голову опущенной. Жена, с которой он жил больше пяти лет, теперь смотрела на него, как на неизбежность – как на засаленный дверной коврик, который уже и выбросить пора, да жалко, привыкли. Ей надоел однообразный, механический секс, который уже давно не приносил ни удовольствия, ни эмоций.
Когда—то ей казалось, что можно научить его, направить, как—то разжечь в нём интерес. Но он не интересовался ничем – ни её желаниями, ни даже своими. Всё сводилось к стандартному ритуалу: сунул, вынул и пошёл, ничего там не нашёл. Она всегда говорила, что "можно было найти получше", но её лень в итоге победила. Ему же казалось, что он просто попался в старую, как мир, ловушку: сначала всё ради любви, а потом ради того, чтобы не делать резких движений.
Жизнь Паши Коркина напоминала комнатное растение в плохом офисе. Без света, без ухода, только полусухая земля в старом горшке. Разница была лишь в том, что цветок не знает, насколько он жалок, а Паша осознавал это каждую минуту. Он ненавидел себя – за бесхребетность, за постоянное желание кому—то угодить, за то, что в глубине души понимал: он не способен изменить свою жизнь.
Скорее всего, его существование так и продолжилось бы в унылой серости, если бы не несколько отдушин, которые позволяли ему ненадолго почувствовать себя свободным. Первой была выпивка – не запои, а ровно столько, чтобы в пятницу после работы провалиться в диван и не думать до утра. Второй – бордели, где он на час покупал иллюзию власти и интереса к себе. Девушки из этих мест видели таких, как он, десятками. Они научились делать вид, что клиент не мерзок им до рвотного позыва, но Паша и сам знал, что это всего лишь работа, и платил не за секс, а за молчаливое принятие.