Остановившись напротив меня, перестав добивать и без того окончательно загубленную растительность, Мир требовательно переспросил:
– Ты поняла меня, Медди? – Если бы голосом можно было убивать, то это был именно тот случай.
Скривившись, я подумала о том, что общество Мира сделало меня совершенно несдержанной. Пугливая девчушка из Предгорного Угла передавала свои права на мое тело всякий раз, стоило холодному синему взгляду Мира обратить на меня внимание. – «Как же бесит!» – Кивнув в знак согласия на слова мужчины, я в противовес ему сложила руки под грудью, упрямо задрав подбородок.
– Если ты не перестанешь вести себя как полный кретин, то я за себя не ручаюсь! – подытожила я, полностью опровергая свое согласие с его требованиями.
– Посмотрите, как осмелела, – издевательски протянул Мир, повторяя мою позу.
Руки мужчины, не скрытые подвернутыми сейчас рукавами рубашки, напряглись, четко очерчивая каждый мускул под бледной кожей. На такие руки можно было бы смотреть часами, посвящая им немало поэтических строк или перенося опасную красоту в мрамор скульптуры, если бы не одно весомое, но – этот северянин дико меня раздражал! До зубного скрежета. До желания задушить. Засунуть обратно в ту камеру, из которой он скрылся, благодаря Рику, оставив неудачливую соседку – в моем лице – в полном одиночестве.
Изобразив самую милую улыбку, на которую сейчас была способна, я ответила:
– Если ты нуждаешься в моем обществе, а так оно и есть, – я указала на бледную метку в виде змейки, оставшуюся на руке после того, как жетон Мира растворился под моей кожей, – то будь добр, считаться с моим мнением. Или хотя бы не язви каждый раз, стоит тебе открыть рот! – добавила, притопнув для весомости.
Глаза Мира опасно сузились.
– Где была твоя смелость в Камю?
Я отшатнулась. Слова Мира полоснули не хуже пощечины, только воспаленный след остался не на коже, а где-то внутри, заставляя душу болезненно сжаться от воспоминаний.
Неделя. Прошла уже неделя, а я до сих пор, видела огонь, стоило лишь закрыть глаза. Языки пламени в доме родителей и в «Солнечной Лилии» смешались, слились в одно бедствие, терзая жаром мой рассудок. Я боялась огня, настолько, что даже не могла спокойно смотреть на костер, который разжигали мои спутники на каждом привале. Руки покрывались мурашками, а на шее и лбу выступал липкий пот. В красных сполохах мне виделись лица. Много лиц. Те, кто все же спасся, и те, кого больше нет на этом свете.