Глава 3: «Шёлковый кокон»
Дождь висел над Токио прозрачными нитями, словно небо ткало саван для тех, кто осмелится шептать свои желания в темноту. Юки стоял под крышей заброшенного киоска в Сибуя, его пальцы сжимали края пиджака, купленного в секонд-хенде – слишком широкого, слишком мужского. Капли стекали по его шее, словно пытаясь смыть с кожи следы чужого взгляда. В кармане жгло объявление, найденное и вырванное со стены метро: «Хочешь стать собой? Ищи Фудзитори там, где тень целует собственное отражение». Буквы оставляли на коже следы, как ожоги от сигарет.
Магазин нашел его у канала Мандзай-гава, где вода стояла черной и густой, будто в ней растворились все ночные страхи города. Стена дрогнула, и кирпичи поползли в стороны, обнажая фасад «Фудзитори». Вывеска была вышита на шелке, свисавшем с железных крюков, как содранная кожа. Капли дождя скользили по ткани, оставляя руны, которые начинали кровоточить, едва Юки коснулся двери. Она открылась с хлюпающим звуком, будто глоток воды, застрявший в горле утопленника.
20:00. Первый клиент.
Воздух внутри был густым, как бульон из костей. Стены магазина дышали – шелковые обои вздымались и опадали, обнажая под собой мозаику из ногтей. За прилавком сидел хозяин, его лицо скрывали нити, свисавшие с потолка, словто черные дождевые струи. Они впивались в дерево прилавка, пуская корни, которые шевелились, как слепые черви.
– Ты пришел за новой кожей, – голос хозяина был похож на скрип шелкопряда, пожирающего собственный кокон. Он протянул Юки юкату. Ткань переливалась, как внутренности моллюска, и была холодной, словно вырезана из лунного света. – Носи. Тринадцать клиентов. Тринадцать стежков для твоего перерождения.
Юки надел одежду. Швы впились в кожу, как хирургические нити. Узор на ткани – паутина с застывшими мухами – оживал, когда он двигался.
Первый клиент вошел, звеня бубенчиками на лодыжках. Женщина в маске из вороньих перьев, каждое из которых было увенчано крошечным черепом. Её ноготь, длинный и изогнутый, как серп, ткнул в банку с голосовыми связками. Они плавали в масле, свернувшись в клубок, как змеи.
– «Голос соловья», – прошипела она, швырнув на прилавок монету. В дырке виднелся зрачок, суженный от ужаса.
Юки подал банку. Стекло было липким, словто обмазано медом. Связки задрожали и запели – звук пронзил воздух, как игла, вонзающаяся в барабанную перепонку. Женщина впилась пальцами в горло, разорвала кожу и впихнула связки в рану. Её смех превратился в трель, когда она выбежала, оставив на полу перо. Оно извивалось, как отрубленный палец.