Эти люди не моего общества ищут, не радостной улыбки: их пожирает первобытный инстинкт. Им нужен не я, а возможности, которые я могу предложить, водопад косвенных выгод. Они – всего лишь рой мошкары, привлеченный моей погоней за удачей и оставивший грязную мазню на лобовом стекле. За какой такой удачей? В их тупых башках я представляюсь лазейкой, ведущей к маленьким привилегиям. У взрослых мне видится иное. В затянутых катарактой глазах какого-нибудь старика в баре, играющего в буррако[2], я читаю осуждение и досаду, что сам он первым не додумался до бизнес-идеи, сделавшей нас богачами. Даже если он понятия не имеет, в чем там дело, потому что и бизнеса-то никакого нет. Ненавижу этих мерзавцев и мелочные трепыхания их душ. Настроение мое совершенно меняется.
Тот опыт помог мне сформулировать первое (в хронологическом смысле) правило из тех, что потом стали моими личными заповедями. Сегодня, хорошенько все взвесив, я считаю его непременным и определяющим, важнейшим в моей этической иерархии, началом и концом круга. Кража позволила мне понять главное – где искать правду.
Я не меняюсь, я остаюсь собой. Но после той моей кражи – и прочих, будущих – неизменно меняются окружающие меня люди. Льстивые фразы передаются из уст в уста, и на своем пути я постоянно слышу едва различимый шум, своего рода мелодию, в которой звучат слова почтения, заигрывания, угодливости. Чистейшее дистиллированное дерьмо. Да уж… А в ком-то, наоборот, пробуждается животный инстинкт. Другого человека можно понять лишь тогда, когда он лишается своей воображаемой моральной скорлупы. Вот тогда, увидев его обнаженным, ты и поймешь его правду. Красть – все равно что откапывать суть окружающих меня людей. Я археолог, я разоблачаю их ложь. Вот почему у меня нет друзей. Мне не интересны люди, которые лгут сами себе, чтобы очутиться на вершине блаженства.
Красть – правильно
1958 год (шесть лет)
Моя память – набор стоп-кадров, которые помогают мне предельно точно отыскать момент возникновения той или иной мысли. Я помню все до мелочей: вот жестяная конура, которую приспособили под курятник. Сетка-рабица, асбестовая крыша, – все необходимое, чтобы какая-нибудь ловкая куница не учинила домашней птице геноцид. К курам можно попасть только через здоровенный кирпичный сарай, где держат кроликов. В обшарпанных стена́х курятника разыгрывается уникальный в своем роде спектакль.