Только русского человека тяготами не испугать. В пятидесяти верстах от Верхотурья вологжанин с сыновьями завел пашню, построил избу. Было это на Петра да Павла Рябинников[16] – потому деревушку назвали Рябиновкой.
Несколько лет прошло – рядом прилепились еще избы. Жить бы да не тужить. Но время было лихое, смутное. Полетела стрела по юртам сибирским, пошли те народцы жечь да бить. Жители Рябиновки оказались крепкими да разумными. Поехали с поклоном к воеводе: помоги нам, детей наших убивают. Сами начали лес рубить, тын высокий возводить, а следом и казаки на подмогу пришли.
С той поры стоял на взгорке острог – в челобитных звали его Петровым, по имени святого Петра, а в народе Рябиновым, в честь прозвания апостолов. Казаки надзирали за тем, кто плывет да идет по реке Туре, собирали крестьян, ежели какая угроза виделась.
Только два года назад сгорела дотла деревня – одни угли остались. А люди, кто не погиб в огне да не задохнулся от дыма, били челом воеводе и уехали отсюда кто на запад, кто на восток.
Острог же стоял один посреди безлюдья, то ли укор, то ли надежда на заселение землицы, щедрой на дары и несчастья.
* * *
– Хозяйка, ты не пужайся!
Мужской голос разнесся по двору, Нютка, хоть не велели ей пугаться, вздрогнула всем телом. Кто-то незнакомый пришел в избу, с добром ли, со злом?
Она подхватила одежку, помешкав, засунула в рукав ножик и вышла на крыльцо. На первой ступени стоял казак. Он, словно дело имел с приличной девкой, снял колпак и поклонился. Был невысок ростом, крепок, не молод, да и не стар. Жизнь его изрядно потрепала, нарезала морщин на лице, проредила волосы.
– Давеча Ромаха калиту свою оставил. Видно, на радостях забыл.
Казак протянул ей кожаную суму, тряхнул ей, мол, ничего там нет, и улыбнулся. Нютка невольно ответила ему тем же. Какой приятный, не чета Синей Спине.
– Зовут меня Афонькой, кличут Колодником. Ты не бойся, по навету сажен был в темницу, закован в кандалы. Выпустили – на цареву службу в Сибирь отправили.
Он сел на крыльцо, видно, не желая заходить в избу. Нютка устроилась здесь же.
– Макитрушка, ты отчего затворницей сидишь, в гости не ходишь?
Нютка сначала вроде обиделась на такое прозвание. Отчего макитра-то? Не горшок она вовсе! Да быстро привыкла: в устах Афоньки то звучало ласково. И слово за словом поведала, как оказалась в острожке, отчего боится выходить из дому и как тяжко ей здесь, на краю света. Про родителей, да про Илюху (его величала женихом), про злыдней – про все рассказала.