– Прошу прощения, миссис Герхардт, – сказал Брандер, демонстративно отворачиваясь от гневного отца, – за подобную сцену в вашем доме. Понятия не имел, что ваш муж против моих визитов. Однако прямо сейчас я ничего изменить не в силах. Но не принимайте близко к сердцу, все не так трагично.
Герхардт изумленно взирал на его спокойствие.
– Сейчас я ухожу, – обратился Брандер к нему, – но не думайте, что это сойдет вам с рук. Сегодня вечером вы совершили серьезную ошибку. Надеюсь, вскоре вы это поймете. Доброй ночи. – И он, чуть поклонившись, вышел.
Герхардт захлопнул за ним дверь.
– Вот и поглядим, – обратился он к жене с дочерью, – удалось ли от него избавиться. А ты у меня только попробуй еще шляться по ночам, когда об этом и так уже разговоры идут.
Что касается слов, спор был окончен, но чувства, глубокие и сильные, легко читались на лицах, так что в ближайшие несколько дней в маленьком домике было не до разговоров. Герхардт поразмыслил над тем обстоятельством, что получил нынешнюю работу через сенатора, и решил уволиться. Он объявил, что стирки для сенатора в его доме больше не будет, и не знай он наверняка, что работу в отеле миссис Герхардт нашла без посторонней помощи, он бы ей и туда ходить запретил. Тем более что ничего хорошего из этого все равно не вышло. У входа в тот отель одни лишь бездельники болтаются, чему Себастьян зримый пример. Не отправься она туда, о них бы сейчас не ползли слухи по всей округе.
Что до сенатора, он зашагал прочь, откровенно взбудораженный столь постыдным событием. Несмотря на его сильный интерес к Дженни и тщательный выбор слов, он не мог не чувствовать унижения и не понимать, что оказался в весьма неловком и опасном для репутации положении. В соседских сплетнях и так-то приятного мало, но для человека его полета опуститься до того, чтобы стать их героем, как он вдруг обнаружил, было совсем уж неуместно. Религиозных настроений отца он понять не мог. Оставалась лишь расцветающая, манящая красота его подопечной, которая окутывала все тонким ароматом и спасала сенатора от крайнего к себе отвращения. Сенатор думал, что в будущем надо бы что-то предпринять по этому поводу, но сейчас он и в собственных-то перспективах и положении не мог быть уверен. День пролетал за днем, а он лишь предавался размышлениям. Где-то через неделю ему пришел вызов из Вашингтона. Девушка, которую он оставил в Коламбусе, была теперь предоставлена абсолютно самой себе.