Низ живота, даже несмотря на общее онемение, стал больно и ритмично съеживаться. Я поняла, что смеюсь.
Остроумно.
Последствия отдаленные.
Они не успеют сказаться.
Действительно! Меня хоть героином можно накачивать теперь. Почему бы и нет!
Последствия не успеют сказаться.
Как изящно!
Я не могла остановиться.
Уж не знаю, насколько отвратительна я была девушке с блестками на губах, но она перевела взгляд на пол. Пальцами с идеальным французским маникюром разгладив мою простыню, встала. Подошла к окну.
Рука ее повисла на цепочке для открывания жалюзи. Пластиковые полоски медленно поворачивались ко мне ребрами. Серый свет соткался в улицу за окном.
Падал снег. Мерно, тихо, нескончаемо. Скоро стемнеет. В заснеженном тротуаре, в сплошной стене здания напротив, в поеденном зубами высоток небе – самозарождалась тьма. Она пока была нежно лилова и даже как-то томительно красива, но с каждой секундой густела.
Я затихла.
– Я тоже когда-нибудь умру? – как будто сегодня утром, давным-давно спросила я маму. Она развешивала белье на балконе, и то парило в весенней синеве. Мама заливисто засмеялась, присела на корточки, запустила теплую руку мне в волосы и ласково прошептала:
– Это еще не скоро. У тебя вся жизнь впереди.
Я выдохнула и выбежала во двор играть в казаков-разбойников.
Единственное на все небо, над нами висело пушистое облако с блестящей окантовкой солнечного света.
И синие тени крон на зернистом асфальте. И теплый бордюр. И запах булочек с корицей. И «вся жизнь впереди»… далеко впереди, проступает в солнечном тумане. Мерещится. Ускользает. Обещает. Что там? Что после?
Медсестра повела плечами.
– А вам не надо обходить остальных больных? – спросила я.
Она встрепенулась, как разбуженная, обернулась, хотела взглянуть мне в глаза, но проскочила. Сухими белесыми зрачками уставившись в темный угол рядом с моей кроватью, сказала:
– Вы одна остались.
– А что, все выписались?
– Да нет…
Она завозилась с одной из пустых тумбочек, достала оттуда батон хлеба, задушенный целлофановой пленкой.
– Еще свежий, – сказала она, зачем-то подняв его над головой и осматривая, потом оглянулась на меня и нарочито невзначай: – Вы кстати как, дозрели?
Главный вопрос. То, ради чего ты возишься со мной уже вторую неделю. Осмелилась наконец. Вскользь – ненавязчиво. Сколько процентов тебе перепадет? Три? Пять?