– Это… твои монеты, – Женя прижалась спиной к ржавой балке, и хлопья краски посыпались ей на плечи, словно пепел. Её фонарь выхватывал из темноты обрывки фресок: золотой ливень, прожигающий скафандры, фигуры астронавтов, распадающихся на пиксели. – Ты говорил, они падают сквозь тебя. Как сквозь решето.
Збигнев сжал в кулаке обугленную монету. Надпись: «МКС-9» впивалась в ладонь, как шрам. Двенадцать лет назад небо над Байконуром взорвалось золотым адом. Он до сих пор чувствовал, как расплавленный металл просачивается сквозь перчатки, как крики экипажа тонут в радиоэфире, заполненном шипением монетного дождя.
Из-под груды досок, пахнущих формальдегидом и гнилыми яблоками, выскользнула тень. Пятнадцатилетняя Карина, в куртке с выцветшей нашивкой «ЗАТО-17», прижалась к стене, как раненая лиса. Её глаза – слишком большие, слишком яркие – отражали блики фонаря, как стеклянные осколки. Збигнев рванул её за рукав, и ткань с треском расползлась, обнажив запястье. Шрам. Расщеплённый круг, точь-в-точь как на документах Директора, пульсировал синевой, будто под кожей бился чужой сердечный клапан.
– Кто это сделал? – его голос прозвучал как удар топора по льду. – Кто водил ножом по твоей коже?
Девочка вырвалась, но её тут же прижала к себе тень. Анна вышла из-под арматурного каркаса, её шарф с вышитой серебром пентаграммой взметнулся, как флаг мятежников. В воздухе запахло серой и дешёвыми духами.
– Она не виновата, что вы сгнили на орбите, – Анна швырнула окурок в лужу. Бензиновые разводы вспыхнули радугой, осветив её лицо – острые скулы, губы, подведённые как для театрального спектакля. – Вы все тогда сгнили. Ваше золото… оно как ржавчина. Сначала съедает металл, потом кости.
Збигнев шагнул вперёд, снег хрустел под ботинками, как мелкие кости.
– Ты знаешь, что это, – он поднял монету, и та отразилась в зрачках Анны двойным бликом. – Расскажи, как ребёнок получил клеймо Директора. Или это ты её пометила?
Анна рассмеялась – звук, похожий на скрип ржавых качелей.
– Директор? – она поманила Карину к себе, обвивая её плечи руками с длинными фиолетовыми ногтями. – Он всего лишь сторож у ворот. А ворота… – её голос упал до шёпота, – уже открыты.
Где-то наверху грохнуло. С потолка посыпалась штукатурка, смешиваясь со снегом. Монеты на стенах замигали, передавая морзянку: