«Они здесь».
Карина вжалась в стену, закрывая шрам ладонью. Её дыхание оставляло на морозе узоры, похожие на те самые спирали.
– Они идут за своим золотом, – прошептала она. – Оно ведь никогда не принадлежало вам.
Воздух сгустился, словно перед ударом молнии. Резкий запах озона впился в ноздри, как иглы – едкий, химический, будто где-то рядом плавили провода под высоким напряжением. Карина резко втянула воздух, закашлялась, и её пальцы вцепились в медальон так, что костяшки побелели. Металл, покрытый патиной времени, вспыхнул тусклым золотом, и Збигнев узнал контуры – расщеплённый круг, точь-в-точь как на печати Директора. Но теперь по краям символа ползли красноватые прожилки, словно раскалённая проволока.
– Ты видишь? – прошипела Карина, отступая к груде ржавых труб. Её голос сорвался на фальцет. – Они… они в стенах.
Збигнев не успел ответить. Сверху, сквозь рваные перекрытия, донёсся скрежет – не металла, а чего-то органического, смешанного с железом. Как будто гигантская челюсть перемалывала кости, обёрнутые в колючую проволоку. Потолок дрогнул, и с него посыпалась штукатурка, смешиваясь со снежной пылью. Белые хлопья кружились в воздухе, и в этом хаосе замелькали тени – не на стенах, а внутри них. Контуры вытягивались, как будто бетон был жидким, принимая формы высоких фигур с плечами, вывернутыми назад, и пальцами, слишком длинными, чтобы быть человеческими.
– Не двигайся, – Збигнев прижал Карину к себе, но та вырвалась, тыча пальцем в граффити.
Монеты на стене заструились. Не расплавленным металлом – чем-то гуще, темнее, с маслянистым блеском. Золото превращалось в чёрные нити, сползающие вниз и сплетающиеся в сеть. Обгоревшая монета в его руке раскалилась докрасна, прожигая кожу сквозь перчатки.
– Они пришли за своим, – Женя схватила его за локоть, её ногти впились в кожу. – Бежим, пока они не…
Грохот перекрыл её слова. С потолка обрушилась балка, едва не задев Карину. В облаке пыли замигали огни – не фонари, а те самые монеты, теперь висящие в воздухе. Каждая пульсировала, как сердце, и с каждой пульсацией из тьмы выступали силуэты. Их движения были слишком плавными, словно они плыли сквозь измерения. Один из них повернул голову на 180 градусов. Вместо лица – воронка из шестерёнок, вращающихся с противным шипением.