– Нев… – Линда выдохнула, ощущая, как ледяная крошка въедается в кожу под курткой. – Она… не моя! Она живая!
Нев не ответил. Нож с хрустом вонзился в снег, и земля содрогнулась, будто под ней прогнулась гигантская решетка. Из-под ворот гаража №58, испещренных граффити «Не входить» и следами копоти, выполз дым. Он стелился по земле, как жидкий азот, обвивая ноги Лили цепкими щупальцами. Запах ударил в нос – острая гарь плавящегося пластика, сладковатый трупный дух и металлическая терпкость крови.
– Что ты сделал? – Линда рванулась прочь, но тень метнулась за ней, клыки царапнули голенище сапога. – Это ловушка, да? Ты… ты их вызвал?!
Символы вспыхнули ослепительно, отбрасывая на стены гаражей гигантские силуэты. Их контуры дрожали – слишком много рук, слишком много суставов. Нев выдернул нож, и из раны в снегу брызнула черная жижа, густая как нефть. Его глаза, отражающие голубой свет, казались слепыми.
«– Дверь открыта», – произнес он, поворачиваясь к ней. На лице не было ни страха, ни сомнений – только пустота. – Они всегда были здесь. Просто теперь… видят нас.
Из-под земли донесся скрежет – будто проснулся механизм, заточенный на уничтожение. Тень Лили, изогнувшись в немыслимой позе, поползла к гаражу. Ее смех звучал как скрип ржавых петель, а за спиной Нева, в голубом свечении, уже маячили другие силуэты. С высоко поднятыми руками. С пустыми лицами. С монетами вместо глаз.
Женя на стройке:
Женя прилипла к ледяной балке, будто прикованная цепью. Металл выстукивал ритм её учащённого пульса, а запах – смесь ржавчины, гниющих крыс где-то в стенах и едкого дыма от короткого замыкания – обжигал ноздри. Видоискатель камеры подрагивал в её потных ладонях. Збигнев и Анна в объективе казались призраками: их силуэты расплывались в сизом свете, пробивавшемся через окна с выбитыми стёклами. Внезапно в кадре метнулась тень, и Женя замерла. На стене, за спиной Збигнева, проступило граффити – «1984», выжженное будто кислотой. Цифры вспыхнули ослепительным золотом, и стена зашипела, как раскалённое железо, опущенное в воду. По бетону поползли чёрные прожилки, словно кровеносные сосуды, отравленные ядом.
– Что за чёрт… – Женя прошептала, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Её голос звучал чужим, приглушённым гудением в ушах.
Через объектив мир преобразился. Трещины в стенах пульсировали, выпуская наружу тонкие щупальца теней. Они извивались, сплетаясь в сеть, которая медленно опутывала потолок. Одно из щупалец дёрнулось в сторону Анны, и Женя инстинктивно нажала на спуск. Вместо щелчка затвора раздалось шипение, словно камера подавилась сигналом. Экран заполнила рябь, и в ней проступило лицо – отец Карины. Его кожа трескалась, как высохшая грязь на дне озера, а из разломов сочилось золото. Оно заполняло глазницы, застывая блестящими шарами, и капало с подбородка, оставляя на полу дымящиеся кратеры.