«Господин проснулся,» – проворковала смуглянка. «Позволите помочь вам одеться? Для вас приготовлен чудесный наряд…»
Их нежные руки облачили его в шелка и бархат. Томас никогда не носил ничего подобного – ткани струились по коже как вода, расшитые золотом узоры мерцали при каждом движении.
В пиршественном зале музыка звучала громче, страстнее. Танцовщицы извивались в чувственном танце – их тела, умащенные благовоными маслами, блестели в свете сотен свечей. Длинные волосы струились по обнаженным плечам, монисты звенели в такт движениям.
Томас возлежал на подушках, а они кружились вокруг него, подобно экзотическим цветам. Одна поднесла к его губам гроздь винограда, другая омыла руки розовой водой, третья массировала его плечи.
Смуглянка – её звали Розалина – оказалась особенно искусной танцовщицей. Её тело словно растворялось в музыке, каждое движение было наполнено такой грацией, что захватывало дух. Когда она приблизилась, он уловил аромат жасмина, исходящий от её кожи.
«Вы совсем не похожи на узника,» – прошептала она, склонившись к его уху. Её дыхание было горячим, как пустынный ветер. «Скорее на принца из старых сказок…»
Вино было терпким и сладким, как поцелуи. Розалина кормила его с рук фруктами и сладостями, а её сестры по танцу создавали вокруг них живой вихрь красоты и страсти. Время потеряло значение – существовала только эта ночь, эта музыка, эти прекрасные создания…
Пробуждение в темнице было подобно падению с небес в преисподнюю. Только аромат жасмина, все еще хранившийся на коже, напоминал о том, что роскошная ночь не была сном. И этот контраст – между раем и адом – был страшнее любой пытки.
…Снова роскошь. Снова Розалина с её жасминовым ароматом, снова вино и музыка. А наутро – снова крысы, скребущиеся в углах темницы, снова холод и вонь нечистот. Я начинаю понимать этот узор. Они показывают мне две стороны одной монеты – что они могут дать и что могут отнять.
Искусная игра. Древняя как мир. Сначала сломать человека тьмой и холодом, потом показать ему свет и тепло. И снова во тьму. И снова к свету. Пока он не начнет скулить как побитая собака, молить о глотке вина, о прикосновении шелка к коже.
Но они не знают главного – мой разум давно научился видеть сквозь иллюзии. Пока они думают, что играют со мной, я изучаю их. Каждый шаг по коридорам этого подземного дворца, каждый поворот, каждую дверь. Запоминаю голоса слуг, считаю шаги стражи, отмечаю смену караула.