Анна-Мария рассказывает:
«Она сидела у окна, когда я принесла еду и немного денег. Её руки – эти бедные, натруженные руки с узловатыми пальцами – все еще пытались что-то штопать, хотя глаза уже плохо видели при тусклом свете.
«Не нужно,» – сказала она, когда я положила кошелек на стол. «Томас вернется. Он всегда возвращается.»
В её голосе была такая уверенность, что у меня защемило сердце. Она рассказывала о нем – тихо, словно боясь спугнуть воспоминания. О том, как в десять лет он плакал, увидев синяки на её руках после стирки в проруби. Как копил каждую монетку, чтобы купить ей теплый платок. Как не спал ночами, ухаживая за ней во время болезни.
«Знаешь,» – она вдруг улыбнулась, и в этой улыбке, несмотря на бледность губ, было столько света, – «однажды, ему было тогда двенадцать, я вернулась с работы совсем без сил. Три дня почти не ела – все деньги ушли на его новые башмаки для школы. А он… он заметил, как я пошатнулась. И отдал мне свой хлеб. Весь. А сам сказал, что уже поел. Только потом я узнала, что он два дня голодал, чтобы я могла поесть…»
Её пальцы теребили старую шаль – ту самую, что Томас подарил ей на прошлое Рождество. «Он не мог уйти просто так. Не мой мальчик. Он знает… знает, как я боюсь темноты. Каждый вечер он зажигал для меня свечу, говорил – чтобы звезды не скучали, заглядывая в наше окно…»
В комнате повисла тишина, нарушаемая только скрипом половиц да тиканьем старых часов – еще отцовских, чудом уцелевших от распродажи за долги. Я смотрела на её профиль, четко вырисовывающийся на фоне окна – хрупкий, словно вырезанный из пожелтевшей бумаги. Сколько бессонных ночей провела она у этого окна, вглядываясь в темноту?
«Он придет,» – снова прошептала она, и её пальцы машинально разгладили несуществующую складку на шали. «Он обещал мне. А мой Томас никогда не нарушает обещаний…» »
Из городских сплетен:
«Говорят, в доме старой прачки каждую ночь горит свеча. И она все сидит у окна, глядя на дорогу. Ждет. А на рассвете занавески задергиваются – словно прячут от мира чью-то тихую скорбь и неугасимую надежду.»
Из городских хроник:
«С приходом нового бургомистра город словно погрузился в сумерки. Сначала это были мелочи – повысились пошлины на торговлю, закрылась бесплатная школа для детей бедняков. Потом начались вещи посерьезнее.»