– Вот так у нас повелось, – прервал молчание НШ, обращаясь к Мамонтову, – национальная черта, что ли? Даже небольшой деловой разговор в ходе перекура – куча амбиций, принципов, претензий… смех один.
Мамонтов кивал в ответ головой, понимая, что смех-то горький. Понимал и то, что оказался лишним в каюте, но решиться попросить его отсюда (или даже с самого «закрытого совещания») охотников не находилось. Он «прилипал» к месту даже среди высоких чинов, примеряя роль государственного человека. Но бывало просто из любопытства, как молодому еще офицеру, хотелось узнать, кто чего стоит на службе.
– Ты видел лица – комбата, мичманов? – задал НШ вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь, просто из желания поделиться наблюдениями. – Своих чувств они не скрывают… Что происходит? Брожение, что ли, в экипаже?.. Утренняя выходка Лейтенанта вашего… Что это?
НШ, видимо, очень хотел, чтобы командир высказался, не молчал. Как опытный моряк он знал о значении настроения командира в предстоящем одиночном походе корабля. Но командир молчал. Он сидел в полумягком кресле, откинувшись на спинку и запрокинув голову, будто стрелял куда-то подбородком, медленно лениво курил. Уровень авторитета позволял и молчать, и курить. Впрочем, Мамонтов вполне мог предположить, что командир просто не слышал умозаключений начальника.
* * *
Замолчал и НШ. Он встал и, разминая ноги, отошел к иллюминатору, широкому и прямоугольному, как окно. Напряжение ветра чувствовалось даже сквозь толстое стекло и хорошо было видно то место, откуда гнал шквал за шквалом суровый повелитель морей. Правее мыса, за далекими береговыми сопками готовилась кровавая драма заката. Туда спешили тучи похоронить Солнце, но оно висело еще высоко и распалило чудо-костер в полнеба, и лучи его, как щупальца гигантского кальмара, тащили в топку уж не тучи, а некие загадочные темные места, окровавленные по краям. И ветер едва успевал уносить оттуда ноги…
Краешек небесного "чистилища» был виден и Мамонтову… Он понимал молчание отцов-командиров и знал другую сторону ситуации. Внезапную атаку Розова приняли на себя не флотские щеголи-карьеристы, а офицеры-трудяги. НШ в свое время много лет считался лучшим старпомом из крейсерских (поэтому он так ревностно относился к действиям Лацкого). Сейчас его ценили в бригаде за решительность, быстрый и цепкий ум, умение разобраться в любой проблеме до мелочей…