– Да вот, Владимир Каевич, воровку поймала. Украшение у меня втихомолку стащить хотела.
– Так надо милицию звать! – ужаснулся сосед.
– Надо бы, да жалко ее: столько лет кормила-поила, денег на нее не жалела, на дачу каждое лето отдыхать отправляла – и вот она, людская благодарность.
– Добрая вы женщина, Надежда Петровна. А я бы, по всей строгости…
– Ах, Владимир Каевич, вы же мужчина – сильный, справедливый, а я – слабая женщина. Муж снова в экспедицию укатил, и так все хозяйство на мне, а тут еще милиционеры придут – натопчут, нагрубят. Пусть убирается воровка, а я уж как-нибудь переживу.
– Надежда Петровна, если вам нужна будет какая-либо помощь, то непременно обращайтесь ко мне, в любое время – днем или ночью. Супруга моя на курорт подалась, а я один дома кукую, да бессонницей маюсь.
– Спасибо, Владимир Каевич. Непременно! Непременно! Мы, женщины, должны держаться сильных мужчин в такое непростое время, будучи окруженными волками в овечьих шкурах. Спасибо, спасибо вам, мой дорогой, – кокетливо произнесла мама.
Все это время маленькая Алиса никак не могла понять, от чего так побледнела добрая нянюшка и почему она так крепко сжимает ее в своих объятиях.
– Все хорошо, девочка моя, все будет хорошо, – шептала Ольга Валентиновна, целуя Алису и орошая ее своими слезами.
– Довольно лобызаться, – раздался резкий мамин голос и немного растрепанная, но от того еще более прекрасная, она вплыла в комнату. Властно сложив руки на груди и ритмично стуча каблуками домашних туфель, она принялась ходить из стороны в сторону.
– Надежда Петровна, девочку пожалейте. Она же с самого рождения других рук, окромя моих и не знала. Я же ее, словно доченьку свою растила, всю душу в нее вкладывала. Уж скоро три года будет, как ее крохотной из роддома принесли, да я к вам жить переехала, – еще горше заплакала Ольга Валентиновна.
– То есть ты хочешь сказать, что я не люблю свою дочь? – сузила глаза мама и ее ярко-нарумяненное лицо побелело.
В этот момент Алиса отчетливо поняла, что больше никогда не увидит свою нянюшку, и, страдая от бессилия и невозможности хоть как-то повлиять на сложившуюся ситуацию, зашлась в истерическом припадке.
***
– Алиса, ты как? – услышала она обеспокоенный голос Артура и открыла глаза. Перед ней предстала все та же комната с тахтой, креслом и шкафом, заполненным, как она уже знала, одинаковыми коричневыми платьями. Ее глаза были мокрыми от слез, а по солнечному сплетению расползалось страшное чувство опустошения и безысходности, словно в ее груди образовалась черная дыра, засасывающая девушку в свои холодные недра.