Димка смотрел на него с сожалением, тёр свой некрасивый крупный нос и с ленью шёл домой.
Последнее время Димку что-то грызло внутри. Что? Он сам не мог понять. Никакие философские рассуждения не могли заполнить той чёрной дыры, которая образовалась где-то посередине груди, и высасывала из Димки радость бытия. Эта дыра внутренняя ещё умела болеть, особенно вечерами, когда Димка оставался один в комнате и тупо смотрел в неосвещённый потолок. Внутри что-то ныло и стонало так сильно, что Димке самому хотелось выть, как волку. Но выть было нельзя. Да не только выть, а рассказать об этом даже тоже было нельзя – все считали Димку сильным и волевым, ведь не зря за счёт него школа побеждала в соревнованиях. А тут эта душевная муть. Зачем она?
Но однажды Димка не выдержал и как бы в шутку спросил у уставшей матери за ужином:
– Мать, чем залить душевный вакуум?
Мать не поняла Димку, только услышала про душу и воодушевлённо начала говорить:
– Пришло твоё время, Димусь, пора тебе влюбиться.
Димка от неожиданности поморщился, не такого ответа он ждал от матери.
– Душевную муть нельзя заполнить человеком или любовью, так мыслят примитивные люди, – разочарованно поболтал он остатками чая в старой чашке из тёмно-синего советского фарфора.
– Ну… – попыталась вставить мать.
– Человек не совершенен, любовь непостоянна, всё это приведёт к ещё большей проблеме. Когда ты забьёшь человека в эту дыру, то от него начнёшь ожидать поступков, на которые он, может быть, и не способен. С любовью тоже самое, будешь ждать ответного чувства, а его-то может и не быть. И дыра станет ещё больше и черное.
– Ну… – опять попыталась вставить слово мать.
– А ты в курсе, что этот вакуум могут и создать те самые люди, которых ты хочешь любить и ценить? Как только ты привяжешься к человеку, то эта привязанность будет разрушать тебя и чёрная душевная дыра просто проглотит тебя, как акула. Или только изнутри будет жрать, жрать, жрать. Пока не сожрёт всю жизненную энергию. Человек, в которого ты вкладываешь самого себя, свою душу, свои чувства, у тебя заберёт тебя самого, сам этого не зная. Вытопчет, выжжет, высосет тебя из тебя.
– Димуль, что-то ты рассуждаешь, как пятидесятилетний мужик, побитый жизнью, – уныло посмотрела на него мать.
– Так я уж под сотенку таскаюсь по земле, – лениво зевнул Димка, споласкивая посуду в раковине. – Пошёл я со своей дырой спать.