Таким-то образом и возмужал Альфред, будучи знаком с такими явлениями, как тревога или сожаление, лишь понаслышке, и не зная ни скорбей, ни отказов своим желаниям. Противоречия жизни, закаляющие характер, не терзали его ум, радости существования сделали его великодушным. Он одновременно был англичанин и австриец, не будучи ни одним из них до конца. Так, хотя привычки его были типично австрийские, на него повлияли воспоминания его отца о так называемой «жизни дома». Насколько можно было судить, в его характере не было ни грана того, что называют обычно das britische Phlegma (британская флегма), но было много настоящего британского упорства. Легкомысленный и жизнерадостный, как все молодые австрийцы, он в то же время не имел в себе совершенно того, что называют опасным австрийским Leichtsinn (безрассудство). Были даже такие поклонники Альфреда, что утверждали, будто он счастливо соединял в себе достоинства обеих наций, не менее счастливо избегая их недостатков, но, поскольку то были люди, рассчитывавшие в конечном итоге призанять денег у мистера Рэдфорда, их суждениям можно доверять не всецело. Непредвзятому наблюдателю трудно было бы сделать окончательный вывод о характере молодого человека. То, что до сих пор он держал себя безупречно, вряд ли было его заслугой, так как для иного поведения ему практически не предоставлялось поводов.
Альфред никогда не задумывался о том, мудрым ли было решение отца послать его в армию, да, по чести говоря, и сам мистер Рэдфорд оставался в неведении на сей счёт. Он часто слышал, что нет ничего лучше армии для, так сказать, полировки молодого человека, и, так как для Хильды было немыслимым, чтобы её сын служил не в австрийской армии, естественно было для Альфреда сделаться австрийским офицером.
Альфред с готовностью, хотя и без особого энтузиазма, отправился на службу, прекрасно понимая, что военная карьера – не цель, а этап на его жизненном пути. Однако, оказавшись в новой обстановке, ощутил он внезапный интерес, и честолюбивый огонь зажёгся в нем, что и заставило его так остро реагировать на несчастное замечание, переданное ему Несси Мееркац.
Столкнувшись с последствием собственной опрометчивости, Альфред почувствовал себя в этом случае абсолютно беспомощным, как и вообще все люди, в чье поле зрения никогда не попадают печаль и нужда. Ему всегда было несколько трудно поставить себя на место людей, не столь успешных в жизни, как он сам, с финансовой ли стороны, или моральной. Никогда не похваляясь, он, тем не менее, вполне наслаждался плодами своей удачливости, без размышлений, и с той непосредственностью, которая неизменно обезоруживала завистников, которые, в конце концов, склонялись к тому, что его везение – не случайность, а естественный ход вещей.