Она сделала шаг, другой. Каблуки ее простых сапог гулко щелкнули по плитам, нарушив оглушенную тишину. Она опустилась на колено рядом с телом, стараясь не вдыхать тяжелый медный запах крови. Прислушалась, прижав ухо к его спине, ощущая липкое тепло. Есть. Слабое, прерывистое биение сердца. Тяжелый, сдавленный хрип вместо дыхания.
Жив. Пока.
Его рука – пальцы длинные, аристократические, но в ссадинах и грязи – судорожно сжимала пустоту там, где, видимо, был эфес меча. Воин. Или беглец. Или и то, и другое.
Руны на Вратах медленно гасли, возвращаясь к своему обычному туманному свечению. Но воздух все еще гудел, как струна, отголоском чужой агонии, чужой магии – резкой, пульсирующей, пахнущей грозой и озоном. Магии времени?
«Кто ты, принесший бурю в мой тихий склеп?» – беззвучно спросила она, разглядывая четкий профиль, прижатый к пыльному камню. Упрямый подбородок, высокий лоб, темные ресницы, слипшиеся от крови и пота. Молодой. Опасно молодой для того, чтобы нести на себе такую печать отчаяния.
Долг кричал: «Уничтожить! Вернуть! Очистить!» Но рука сама собой потянулась к его плечу. Осторожное касание. Он вздрогнул всем телом, сдавленно застонал сквозь стиснутые зубы, не открывая глаз. Эта невольная реакция на боль пронзила Лейлу острее, чем любой приказ из древних книг.
– Тише, – голос прозвучал хрипло, непривычно для ее собственных ушей. Она откашлялась. – Ты… ты в безопасности. Наверное.
Ложь. Никто не был в безопасности рядом с Вратами. Особенно тот, кто прорвался сквозь них с боем. Но в этот миг, глядя на беспомощную фигуру на полу ее одинокого мира, Лейла впервые позволила себе усомниться в незыблемости правил. Это был не просто нарушитель. Это была чья-то сломанная судьба, выброшенная ей под ноги. И ей предстояло решить – растоптать ее или… попытаться собрать осколки.
Глава 2: Между Долгом и Пульсом Жизни
Перевернуть его было все равно что пытаться сдвинуть упавшее дерево – он был выше и тяжелее, чем казалось. Под его весом тихо скрипнули вековые плиты пола. Когда Лейле это наконец удалось, она увидела рану – глубокий рваный разрез на боку, из которого толчками вытекала темная кровь, уже пропитавшая остатки камзола и рубашки. Рана пахла не только кровью, но и чем-то еще – едким, магическим, словно само лезвие было отравлено или зачаровано.