Сердце Василисы испуганно замерло, а потом забилось часто-часто. Он не должен был быть здесь. Что ему нужно? Неловкость ситуации смешивалась с непонятным волнением. Она резко оборвала мелодию, и диссонирующий аккорд повис в тишине.
Иван вздрогнул, словно очнувшись, и быстро шагнул назад, в тень коридора.
«Прощенья просим, барыня, – глухо донеслось оттуда. – Дверь приотворена была… Я за дровами для камина… Нянюшка Арина Власьевна велела…»
Он говорил сбивчиво, оправдываясь, и в голосе его слышался страх – естественный страх крепостного, застигнутого там, где ему быть не положено, да еще и подслушивающим барскую музыку.
«Ступай», – только и смогла выговорить Василиса, отворачиваясь к окну, чтобы скрыть румянец, заливший ее щеки. Она слышала его торопливые, удаляющиеся шаги.
Весь вечер ее преследовал этот образ – темный силуэт в дверях, напряженное внимание, с которым он слушал музыку. Неужели он… понимает? Ценит? Эта мысль показалась ей дикой, невозможной. Крепостной мужик – и Шопен? Но взгляд его, который она мельком поймала, прежде чем он исчез, был не пуст. В нем было что-то глубокое, осмысленное.
Позже, когда Арина Власьевна пришла пожелать ей спокойной ночи, она задержалась у двери, поправляя шаль на плечах барышни.
«Что-то вы бледны сегодня, Василиса Андреевна, – мягко заметила она, внимательно глядя ей в лицо своими добрыми, все подмечающими глазами. – Не по себе вам? Может, отварцу успокоительного?»
«Нет, нянюшка, все хорошо, – поспешно ответила Василиса. – Просто… устала».
«Деньки-то тяжелые нонче, – вздохнула Арина Власьевна. – И народ все больше ропщет. Еремей лютует, особливо на новенького этого, Ивана. А парень-то, видать, с норовом, хоть и молчит. Не ровен час, беда какая случится».
Василиса похолодела. «Какая беда, нянюшка?»
«Да кто ж их знает, барышня? – Няня неопределенно махнула рукой. – Душа крепостная – потемки. Вы бы… поосторожнее с ними. С Еремеем построже надо, чтоб не перегибал палку. А то и до бунта недалеко. А вам оно надо? Батюшка ваш как узнает…»
Слова няни упали тяжелым камнем на сердце Василисы. Страх перед отцом, страх перед возможными последствиями ее необъяснимой мягкости, страх перед этим странным, притягивающим и одновременно пугающим чувством, которое вызывал в ней Иван, – все смешалось в тугой узел.