– Ну, ты, видно, устал, – сказал Комаров, – я пойду. А Рудермана твоего мы выдернем. Бывай.
Дверь за Комаровым закрылась, и наступила тишина. Особая, больничная, замешанная на тревоге, боли и ожидании.
Кольцову некого было ждать. Четыре года назад жена забрала сына и ушла. Вернее, уехала на недавно купленной «шестерке». Деньги на машину дала мать, продавшая картину Нестерова. Машина была записана на жену. Олег так и не собрался продать свой старенький «москвич». Они прожили десять лет, плохо ли, хорошо, а прожили. Когда он женился на ней, ее отец, доктор наук, завотделом в Институте мировой экономики и международных отношений, весьма поощрял брак дочери и занятие зятя.
Он любил при каждом удобном случае сказать:
– Мой зятек из Конторы Глубокого Бурения. Говорил он это весьма многозначительно, будто Олег был не скромным капитаном, а минимум полковником.
Место работы зятя как бы определяло благонадежность семьи. И друзья тестя, говоруны и краснобаи, все как один люди весьма обеспеченные и обласканные властью, заводя крамольные разговоры, шутили:
– Тихо, друзья, в этом доме витает тень Дзержинского. Но пришло время головокружительных разоблачений. Однажды Олег пришел домой и увидел тестя, попавшего нынче в Президентский совет, тещу, ну и, конечно, жену.
– Нам надо серьезно поговорить, – сказала жена.
– О чем?
– Ты должен уйти из КГБ.
– Почему?
– Понимаешь, Олег, – твердо сказать тесть, – твоя служба в этом доме бросает тень на нашу семью.
– Давно ли?
– Я член демпартии, состою в Президентском совете, депутат. Моя жена – социолог, работает у Бурбулиса, Наташу взяли на телевидение. Ты понимаешь?
– Нет. Я не ворую, не спекулирую. Я охраняю страну.
– Ну зачем этот ненужный пафос. Увольняйся, я найду тебе работу.
– Спасибо, я останусь служить на Лубянке.
– Значит, ты так решил? – зло спросил тесть.
– Да.
– Тогда я от тебя уйду, – спокойно сказала жена.
– Как уйдешь?
– Заберу сына и уйду.
В тот вечер Олег не принял ее слова всерьез. А на следующий день, вернувшись домой, он нашел записку, в которой жена извещала его, что уходит, забирает машину и вещи, и сообщала счет в сберкассе, на который он должен переводить алименты. Он ей больше не звонил, сына не видел. Почему-то не тянуло его к нему. Порвал – значит, порвал. Деньги переводил исправно, оставив в финчасти заявление.