Столовая оказалась слева от площади – длинное здание с выбитыми окнами и покосившейся дверью. Внутри царил беспорядок: столы покрывала пыль, на них стояли жестяные кружки с засохшими пятнами компота, а в углу валялась перевёрнутая скамья. Анна провела пальцем по краю одной из кружек, оставив чистую полоску на сером налёте. "Как будто все просто встали и ушли," – пробормотала она, делая ещё несколько снимков. Никаких теней, никаких шёпотов – только заброшенность, такая привычная для мест, где когда-то кипела жизнь.
Дальше она наткнулась на корпус вожатых – деревянное строение с облупившейся зелёной краской и крышей, поросшей мхом. Дверь висела на одной петле, и Анна осторожно толкнула её, заглядывая внутрь. Комнаты были завалены хламом: старые журналы "Пионер" с пожелтевшими страницами, перевёрнутые стулья, мятая пионерская косынка на полу. Она подняла галстук, покрутила в руках – ткань крошилась, как сухой лист. "Обычная заброшка," – решила она, бросая находку обратно. Её рациональный ум искал объяснений: люди уехали, лагерь закрыли, природа взяла своё. Никаких проклятий, никаких детских теней.
Солнце уже почти село, и лес вокруг лагеря погрузился в сумрак. Анна взглянула на часы – начало шестого. Возвращаться в Сосновку по темноте не хотелось, да и усталость после долгой дороги давала о себе знать. Она решила остаться на ночь. "Переночую здесь, утром ещё поснимаю," – подумала она, выбирая одну из комнат в корпусе вожатых. Там стояла кровать с продавленным матрасом, покрытым пятнами сырости, но выбора не было. Анна бросила сумку на пол, расстелила поверх матраса свой спальный мешок и легла, не разуваясь. Холод пробирался сквозь тонкие стены, но она слишком устала, чтобы обращать на это внимание. Глаза закрылись сами собой, и вскоре она провалилась в сон.
Ей приснилось, что она стоит на той же площади, где был флагшток. Только теперь там горел костёр – яркий, с высоким пламенем, отбрасывающим тени на землю. Анна огляделась и замерла: вокруг костра стояли дети. Десяток или больше, все в пионерских галстуках, с одинаково пустыми взглядами. Они не двигались, не говорили, просто смотрели на неё. В руках у каждого был лист бумаги, на котором чёрным карандашом были нарисованы круги с крестами внутри. Вдалеке заиграл горн – резкий, протяжный звук, от которого по спине побежали мурашки. Анна хотела шагнуть к детям, спросить, кто они, но ноги не слушались. А потом один из них – мальчик с короткой чёлкой – поднял голову, и она увидела, что у него нет лица. Просто гладкая кожа, без глаз, носа и рта.