– А зачем воевать-то пошёл? – спросила негромко Оксана, глядя прямо в глаза немцу. – Воспитывал бы там, у себя, своих киндеров. А то ведь, чего доброго, прибьют где-нибудь… плакали твои детки!
Немец вновь выпрямился, вытянул шею.
– Это есть отшень высокий война! Мир геен нах остен! Ми есть лютший раса! Ам ганце вельт! Ферштейн?
Поднял большой палец, вновь уставился на Оксану немигающими, как у совы, глазами. Затем одёрнул ещё раз форму, направился к выходу. У самых ворот задержался, повернулся, проговорил раздельно:
– Глюпый рюський баба… Тьфу!..
* * *
– Что, соседка, до сих пор ждёшь?
Мотря вздрогнула от неожиданности: к ней шёл, ведя в руках сверкающий на солнце велосипед, дядя Афанасий – тот самый, что ехал утром на машине из города.
– Да вот, Афанасий, жду… Ох и испугал ты меня! – разозлилась вдруг Мотря. – Всегда подкрадываешься, словно тот кот…
– Да вроде бы не подкрадывался, – добродушно оправдывается Афанасий, – по дороге вроде бы ехал…
– Да это я так… шучу, – смеётся уже Мотря. – Вспомнила себе тут немного… – И вдруг сверкнула озорно глазами: – А это к кому ты так принарядился, а… сосед?
Опанас действительно был уже гладко выбрит, в новой соломенной шляпе и белой вышитой рубашке, подпоясанной зелёным кушаком.
– Как это к кому? – подкрутил седой ус Афанасий. – К тебе же и принарядился, соседка… – Расправил грудь, повернулся раз-другой: – А что… разве я уже не годен к девчатам?
– Да годен, годен! – машет рукой Мотря и смеётся вместе с Афанасием.
– Там уже люди собираются понемногу… – продолжает разговор Опанас. – Да и мне хочется уже выпить чарку за твоего Василия.
– Так я уже всё наготовила, Афанасий, всё, что должно быть! – торопливо оправдывается Мотря. – Но вот, видишь… Василия нет… Задерживается, наверное, где-то… – Поправила платок, пригорюнилась. – Ты иди, Афанасий… да людям скажи: пусть не расходятся… подождут! А он приедет, обязательно приедет!
– А где же он денется, – соглашается Афанасий. – Только ты не волнуйся, соседка, – мы подождём. Сколько нужно, столько и будем ждать! Такое дело…
Афанасий уезжает, и Мотря снова остаётся одна. Посмотрела вдоль дороги – нет, не видать сына!
«Что ж ты, Васильчик, так задерживаешься… все глаза уже просмотрела. Или, может, случилось что-то в пути… а? Нет, нет… что это я говорю такое, старая дура! Всё хорошо, всё будет хорошо! Как и тогда… помнишь, Васильчик, как и тогда…»