– Карош карбуз, карош… – то и дело приговаривал он, с аппетитом поглощая сочные ломти. Сладкий сок тёк пo eго щекам, жилистым рукам, сбегая светлыми каплями на вылинявшую уже местами форму. Семена арбуза немец громко выплёвывал в огород, стараясь попасть в большой медный таз, стоявший там. Когда ему это удавалось, он открывал свой щербатый рот и самодовольно гоготал, мотая коротко остриженной головой. Потом вновь набивал рот сочной мякотью и вновь старательно повторял свою процедуру.
Оксанка стояла на пороге хаты и, сжав до боли зубы, ждала, когда, закончив свою трапезу, непрошеный гость покинет двор.
Но немец не торопился. Аккуратно отрезая большие куски, он всё громче чавкал, закатывая от удовольствия глаза.
– Карош карбуз… отшень карош! Германий нет такой карбуз! Отшень карош!
– Чтоб ты подавился, фашист проклятый! – негромко, чтоб не услышал немец, проговорила Оксана. Но она ошиблась – немец услыхал. Он на время перестал чавкать, повернулся к Оксанке всем телом и совершенно спокойно пояснил:
– Фашист?.. Ихь бин нихт фашист! Глюпий сло-во… Я, я… Отшень глюпий! Фашист пуф-пуф… стриляйт! Ихь бин нихт пуф-пуф! Ферштейн? – Немец встал, вытянул свою длинную шею и проговорил, напрягая связки: – Ихь бин зольдат дер Гроссе Фюрерармее! Ферштейн? – Потом подошёл к Оксанке и, наклонившись, уставился на неё немигающими, навыкате, глазами. Та вся сжалась в комок, побледнела.
– Мама, мама! – затеребила вдруг подол Олянка, показывая ручкой на арбуз.
Немец перевёл взгляд на девочку.
– О-о-о!.. кляйне медхерин! – Щербатый рот его вдруг расплылся в широкой, умилённой улыбке. – Я-а, я-а… айн момент! – Он торопливо отрезал кусок арбуза, подошёл, нагнулся к Оляне: – Кушайт! Битте… битте!
Девочка улыбнулась, протянула ручку навстречу.
– Не смій! – Оксана схватила Олянку на руки, прижала к себе.
– О-о… варум? – Немец вскинул рыжие брови. – Варум, заген зи?
Олянка заплакала.
– Дас ист зер шлехт! – помотал удивлённо головой немец. Потом добавил: – Дюра рюський баба! Отшень пльохо делайт! Ихь бин нихт пуф-пуф киндерн! Ихь бин дойче зольдатен! Ферштейн? Мм… дюра руський баба…
Выкинув остатки арбуза в таз, немец вытер нож, затем достал мятый носовой платок, вытер руки. Одёрнул форму, вновь внимательно посмотрел на Оксану.
– Ихь не стреляйт киндерн! Ихь бин арбайтер! Бите… зеен зи! – Немец протянул Оксане огромные, заскорузлые руки. – Ихь хабе драй киндерн! Ферштейн? – Показал на пальцах – троих детей!