– То есть колду… в смысле, наши достойные ааренданнские друзья, как бы это сказать, провернут дело с выгодой для себя? – покосившись на Бартеля, проговорил Вальтер. Волшебник подмигнул ему.
– Да, конечно, – ответил инквизитор. – Полагаю, выкуп станет, м-м, финансовым фундаментом для освоения Торнау, не так ли?
Бартель поклонился.
– Вот жуки! – воскликнул рыцарь.
– Смотрите, возвращается!
Кейтлин показала на дальний склон, с которого, треща сучьями, спускался её тюремщик. Из-за спины у него торчали две палки, которые обернулись ногами козла. Опустив добычу на плоский и широкий камень, Альмасир отправился что-то искать, припадая к земле и широко водя руками, пока животное вяло дёргалось и сучило передними ногами, время от времени безуспешно пытаясь встать. Наконец мёртвый колдун вернулся, иссохшими пальцами неловко сжимая крупный и острый обломок. Замах – на сколах мелькнули белые грани – козёл жутко всхрапнул и булькнул, чёрный цветок распустился у него на шее – Айдан закрыл глаза, кто-то выругался, Кейтлин вскрикнула. Импровизированный алтарь залило кровью, и даже на лбу Альмасира наметилось несколько пятнышек.
– Он его приносит в жертву, – неприязненно прошептал Виллем.
И в самом деле: набрав пригоршню крови, мертвец выпрямился и протянул её, словно предлагая кому-то незримому, стоящему на вершине одного из холмов. Приношение вспыхнуло тёмным огнём, и рука снова стала чистой. Альмасир повторил это ещё несколько раз, теперь сотрясаясь, то падая на колени, то подскакивая вновь, скуля и завывая. Когда он закончил, туша козла совершенно скукожилась, будто она с месяц пролежала в пустыне и жаркое солнце высушило её, превратило в твёрдую и совершенно безжизненную корягу. Но кровь всё текла, скатывалась по жухлым травинкам, пятнала землю, подбиралась к ручью – и вот уже по хрустальным струям покатились чёрные змейки.
– Меня сейчас стошнит, – пробормотала Кейтлин.
Годфруа завороженно следил за мертвецом, словно раздумывая, как бы и самому принести козла в жертву. Подвижник пал ниц и громко молил Владыку оборонить смиренных рабов от козней духа лжи, от порождений скверны. Виллем тоже опустился на колени, закрыл глаза и, прижав к груди кулаки, прочитал весьма пространную литанию на своём южном языке. Айдан не сразу сообразил, что надо бы встать к ним третьим, а когда последовал их примеру, не мог избавиться от чувства, что молитва его пуста и бессильна. Разве он не призывал себе на помощь Обратную Сторону? Разве сам не принёс чужую жизнь в жертву? Всё было – и Владыка явно ждал от него чего-то большего, чем просто сожаление. Бартель единственный не ужаснулся – и он выглядел так, словно перед ним изысканное театральное представление