Он схватил её за волосы и рванул с такой яростью, что пряди вырывались с корнем, кожа на голове треснула под напором, а кровь потекла тонкими струями, оставляя алые дорожки, после чего он швырнул её на пол с глухим грохотом. Тело ударилось о мрамор, и рёбра сломались с влажным треском, заставив её скорчиться в агонии, задыхаясь, пока кровь текла изо рта и смешивалась с пылью и грязью, устилавшими холодный камень. Тень его накрыла её фигуру, поглощая последние искры света, точно ночь пожрала звёзды в своей бездонной пасти, оставив лишь мрак и её хриплое дыхание.
– Ты – ничто, – прошипел он, голос сочился ядом, пропитанным ненавистью, и руки его сорвали остатки её платья, ткань разорвалась с треском, обнажая тело, худое, покрытое багровыми пятнами и исполосованное шрамами от кнута, оставленного солдатами на её коже. – Ты станешь моей, пока я не выжгу этот огонь из твоих костей, не сотру его в пепел под моими руками.
Пальцы вцепились в её бёдра, ногти впились в кожу, разодрав её до мяса, и кровь сочилась из глубоких борозд, стекая по ногам, пока она дёргалась, но цепи держали мёртвой хваткой, железо вгрызлось в запястья, обнажив белые сухожилия, рваные и дрожащие от напряжения. Он овладел ею – грубо, безжалостно, каждый рывок вышибал воздух из её лёгких, ломал её тело, и крик её затихал, но не умолкал, рвался из горла, хриплый и предсмертный, подобно зверю, пойманному в капкан, борющемуся до последнего вздоха. Кровь текла между её ног, смешивалась с грязью на полу, тело дрожало под его напором, однако глаза оставались открытыми, вонзались в него, и ненависть в них горела, жгучая, как кислота, без слёз – только чистый, неугасимый огонь.
Он завершил свой акт, отшвырнул её с презрением, и тело рухнуло на бок, грудь хрипела от боли, кровь пузырилась на губах, окрашивая их алой пеной, пока он вставал, поправляя мантию, пропитанную её кровью и его потом, липнущую к коже холодной, влажной тяжестью. Дыхание его вырывалось тяжёлыми толчками, грудь вздымалась, однако пустота сдавливала его изнутри – победа не пришла, её крик звенел в ушах, эхо её воли окружало его, не давая укрыться от её присутствия.
– Уберите её, – бросил он, голос дрогнул, предав его, и слабость просочилась наружу, пока глаза отвернулись от неё, не выдержав взгляда, пылающего сквозь боль. – И пошлите лекаря, сдыхать ей рано, она ещё послужит мне своей мукой.