В его голосе звучал искренний интерес, словно вопрос действительно был важен для него. Не просто абстрактный психолого-этический диспут, а нечто личное.
Вера покачала головой.
– Нет. Это делает их людьми, преодолевшими травму. – Она сделала паузу, подбирая слова. – Зона делает тебя человеком, который её никогда не переживал.
Москва встретила её шумом, суетой и запахом выхлопных газов. После недели, проведённой на периферии Валдайской зоны – с её влажной тишиной, запахом хвои и странным гудением, которое словно исходило от самого воздуха – Вера чувствовала себя оглушённой. Казалось, что столица никогда не спит, никогда не останавливается, никогда не замирает в том неестественном покое, который окутывал приграничные территории зон.
Она стояла у выхода с Ленинградского вокзала, сжимая в одной руке потёртый рюкзак, а в другой – сумку с ноутбуком и диктофонами. Вызвать такси? Спуститься в метро? Три пересадки до дома, или сорок минут по вечерним пробкам? Выбор, который в нормальном мире делаешь, не задумываясь. Вера вздохнула и направилась к метро. В кармане куртки снова завибрировал телефон – после пересечения границы зоны связь наконец-то вернулась, и теперь сообщения сыпались одно за другим.
Четыре сообщения от научного руководителя, запрос от журнала на статью, три пропущенных от коллеги, напоминание о конференции…
В вагоне метро было душно. Вера прижала к груди сумку и закрыла глаза. Двери с грохотом закрылись и вагон тронулся. Вера даже не подняла головы, когда кто-то протиснулся через толпу и встал недалеко от неё. Только когда раздались первые дребезжащие аккорды расстроенной гитары, она неохотно открыла глаза.
Мужчина был немолод – за пятьдесят, с обветренным, словно дублёным лицом и воспалёнными глазами. Та часть вагона, где он стоял, заметно опустела – люди отодвигались, морщась от запаха перегара.
Он провёл по струнам ещё раз, откашлялся и хриплым срывающимся голосом буквально заорал:
В сон мне – жёлтые огни,
И хриплю во сне я:
– Повремени, повремени, —
Утро мудренее!
Но и утром всё не так,
Нет того веселья:
Или куришь натощак,
Или пьёшь с похмелья.
Вера вздрогнула. Высоцкий. Песня, которую так любил отец. Певец, уловив её взгляд, улыбнулся щербатой улыбкой и продолжил:
Я – на гору впопыхах,
Чтоб чего не вышло.
А на горе стоит ольха,