Здесь никто не ходил по земле – её попросту не существовало. Здесь рождались и умирали, не зная тяготения. Здесь рассвет и закат не имели начала, а ночь была не приходом тьмы, а лишь мерцанием космоса.
Аиана выросла среди этих звенящих конструкций, среди ломающихся спектров света, среди вечного движения. Она умела раскачиваться на цепях, как будто родилась не человеком, а частицей фотона, танцующей между мирами.
Но даже здесь, среди парящих мостов и вибраций гравитации, её мысли всегда витали выше.
Гибония была не просто планетой – она была астрофизической аномалией, ускользающей от привычной классификации. Её ядро не вращалось, как у типичных тел, – оно осциллировало, производя гравитационные волны, словно пульсирующее сердце, синхронизированное с ритмами самой Вселенной. Эти волны не рассеивались, а образовывали стационарные гравитационные узлы, в которых возникали карманы стабильной реальности. Именно в одном из таких узлов и завис Лабиринт.
Атмосфера здесь не держалась гравитацией – её удерживала плотность кривизны пространства, создавая подобие оболочки, наполненной сверкающим эфиром. Свет в этом мире не двигался по прямым линиям, а изгибался, как если бы следовал за контурами гиперсферической геометрии. Оттого спектры на Гибонии были нестабильны: цвета переливались и ломались, словно преломляясь в жидкости времени.
Температура подчинялась не широте и высоте, а вектору локального пространства-времени – в одном районе можно было ощущать мягкое тепло, а в другом – абсолютный холод, разделённые всего одним колебанием цепи.
Океанов на Гибонии не было. Их заменяли магнитные туманы, медленно текущие над бездной, насыщенные ферромолекулами, которые реагировали на движение цепей и излучение звёзд. В этих туманах обитали микроорганизмы, не нуждающиеся в материи – их жизнь основывалась на энергетических переходах между квантовыми состояниями.
Планета вращалась не вокруг звезды, а в пределах множественной орбитальной резонансной системы, в которой энергия поступала из внешних гравитационных мантий. Гибония была как жемчужина, запутавшаяся в паутине межпространственных сил, застывшая, но живая, независимая от линейного времени.
Каждое утро – если это вообще можно было назвать утром – не начиналось с восхода, а с перестройки вибраций цепей. Их тональность менялась, излучая модулированные частоты, которые стимулировали пробуждение жизни. Ночь же была не мраком, а временным расширением пространства – ткань мира расползалась, становясь прозрачной для иных реальностей.