Мимо дома, громыхая разболтанными колёсами, проехала ослиная повозка хлебопёка, и в искажённые шумом сны ворвалась солнечная колесница, доверху гружёная румяными калачами и сайками, – неизменная предвестница пробуждения и проклятие соседства с пекарней. Пока Мута спросонок безуспешно гоняла в шерсти воображаемую блоху, Лалика головой вниз плавно стекала с постели, увлекая за собой вереницу солнечных зайчиков в спутанных волосах, загадочно исхудавшую за лето перьевую подушку и распахнутую на середине книгу. Сейчас Лалика с увлечением изучала древнюю историю фей, а именно их музыкальные инструменты, и о каком бы ни читала, тут же страстно желала им обладать или хотя бы разок звякнуть им, свистнуть в него или потрясти.
Этот интерес тянулся из детства, когда она днями напролёт играла затейливой лакированной шкатулкой со сложным внутренним механизмом, издававшим завораживающие неземные звуки: ни музыку, ни пение, ни голоса зверей. Была ли это задумка старинного мастера или результат повреждений от ржавчины, никто не знал. Лишь научившись читать, Лалика выяснила, что владеет редкой ценностью – механическим музыкальным треллетином. Как сообщала энциклопедия, для исправной работы треллетина внутри обязательно должен находиться ключевой элемент – золотая слепушонка на пружине, но в прошлом году, в канун осеннего праздника Медолея, Лалика с горечью обнаружила пропажу этой важной детали. Она всюду её искала и даже мысленно обрушила подозрения на ворон, виноватых разве что в росписях на развешанном в саду белье.
Слепушонка так и не нашлась, но каждый раз, когда Лалика держала треллетин в руках, образ в мельчайших подробностях неизменно всплывал перед глазами: крошечное тельце с точёными завитками, разросшимися по той же логике, по какой иней покрывает стёкла в новогодний мороз, сощуренные крохотные глаза и четыре коралловых зуба наружу. Наверное, это был мамин подарок.
А вот мамино лицо она не могла вспомнить, как только ни старалась. Зажмуривалась до искорок в глазах, до бешеного сердцебиения, до горячих слёз, но ничего, пустота и всякая ерунда: то суровое лицо тётки Куры, то синий послеобраз ночника. Мама наверняка была феей. В неё у Лалики такие волосы: витыми струйками молока с включениями миражного пигмента из толчёных до пыли крыльев бабочек морфо.