– Ты влип, Кай, – шепчу я сам себе, мой голос звучит глухо, тонет в сырости подвала. – Это просто глюк. Сотри его и живи дальше.
Но я не верю своим словам. Чип с данными лежит в кармане куртки, его холодный пластик ощущается через ткань – двести кредитов, моя надежда откупиться от банды. Сегодня отнесу его барыге, который работает на них. Если повезёт, меня не прирежут за просрочку. Если не повезёт, в каналах никто не копает могилы – просто сбрасывают вниз, и вода, полная химии, растворяет всё, даже кости. Я кашляю, отгоняя напряжение, слюна падает в лужу, растворяясь в ржавой воде. Надо двигаться. Сидеть и думать о старике в сетях – прямой путь к откату, когда мозг начинает жариться в собственном соку, а сознание тонет в обрывках кода.
Я поднимаюсь с матраса, ботинки скрипят, их подошвы покрыты грязью, которая въелась, как татуировка. Надеваю рюкзак, его лямка цепляется за шрам на плече, боль отдаётся в руку, но я стискиваю зубы. Лестница из подвала скрипит, её ступени прогнили, одна трещит под весом, но я успеваю перепрыгнуть. Наверху – узкий коридор, стены покрыты трещинами, из которых торчат провода, их изоляция обуглена, как будто кто-то пытался подключиться и сгорел. Дверь на улицу покрыта коркой коррозии, её петли скрипят, как раненый зверь, когда я толкаю её плечом, холодный воздух бьёт в лицо, принося дух смога и палёного металла.
Трущобы оживают с рассветом, хотя солнца не видно – только серое марево, разрезанное голограммами, которые парят над улицами. Вывески мигают на русском и китайском, их неон режет глаза: "Новые импланты – будь быстрее!", "Синт-еда – вкус свободы!" Свобода, как же. В Москве она стоит дороже, чем я когда-нибудь увижу, дороже, чем жизнь в каналах. Над головой гудят дроны "Севера", их корпуса блестят, как чёрное стекло, красные сенсоры шарят по улицам, выхватывая тени. Я натягиваю капюшон куртки, его ткань пропитана запахом сырости, прячу лицо, стараясь не попасть в их лучи. После вчерашнего взлома мне не нужны их сенсоры, вычисляющие мой ID.
Рынок в двух кварталах – лабиринт из палаток, криков и вони. Улицы узкие, земля покрыта грязью, смешанной с масляными пятнами, которые блестят, как радуга. Толпа гудит, люди толкаются, их голоса сливаются в шум, как код в сетях. Торговцы орут, сбывая всё, что можно: нейрошунты с откатом, батареи, которые взрываются через неделю, ID-чипы, которые "Север" вычисляет за час. Воздух насыщен ароматом жареной синт-еды, её едкий привкус мешается с потом и ржавчиной, исходящей от стен.