Тихий шорох босых ног вырвал его из раздумий. Лена, его шестилетняя дочь, появилась в дверях, сжимая в руках потёртого плюшевого зайца – реликвию из мира, которого больше не существовало. Её светлые волосы растрепались после сна, а серые глаза, большие и ясные, смотрели на отца с той смесью любопытства и упрямства, всегда пробуждающее в нём одновременно радость и боль. Она забралась на стул, подтянув к себе миску с кашей, которую "ЗАСЛОН-Хоум" уже разогрел до идеальной температуры.
– Пап, почему у нас свет сам зажигается? – спросила она, ткнув ложкой в кашу, словно та была виновата в её недоумении.
Алексей сел напротив, натянув улыбку, которая далась ему тяжелее, чем он хотел признать.
– Потому что так удобнее, малыш. Машины делают всё за нас, чтобы мы могли сосредоточиться на важном.
– А мне не нравится, – Лена нахмурилась, её голос зазвенел детской уверенностью.
– Я хочу сама. Как в книжке про принцессу, где лампы зажигают свечками. Там всё настоящее.
Он замер, глядя на неё. "Настоящее". Слово ударило в грудь, как эхо из прошлого. Книжка – старая, с пожелтевшими страницами и выцветшими картинками – была единственным, что осталось от Маши, его жены. Она читала её Лене, пока болезнь не забрала её три года назад, оставив Алексея с дочерью и чувством вины, удушающим его по ночам. "ЗАСЛОН" обещал спасение – импланты, которые могли бы вылечить её, – но время вышло раньше, чем технология. Теперь Лена, с её слабым здоровьем и кашлем, иногда пробуждающим его среди ночи, была его единственным якорем в этом мире стекла и стали. И всё же он боялся: что, если и её он не сможет защитить?
– Ладно, принцесса, – он потрепал её по голове, стараясь скрыть тень в голосе. – Может, на выходных зажжём свечи. Просто ты и я, без машин. Как тебе?
Лена кивнула, но её взгляд задержался на нём чуть дольше, чем обычно. Она была слишком мала, чтобы понимать его тревогу, но слишком чутка, чтобы её не заметить. Алексей отвернулся, чувствуя, как тишина между ними наполняется чем-то большим, чем слова.
За окном дроны продолжали свой танец. Их гул, низкий и ритмичный, проникал сквозь стекло, вплетаясь в его мысли. Что-то в этом звуке было неправильным – не просто механическим, но живым, словно машины шептались между собой о тайнах, которых он не знал. Алексей вспомнил, как однажды спросил коллегу, почему дроны издают этот гул. "Побочный эффект синхронизации," – ответил тот, пожав плечами. Но Алексей не верил. Это был голос контроля, напоминание, что свобода давно стала иллюзией.