Роза хмыкнула.
– Ну, начнём, – сказала вслух и сделала глоток чая.
Сначала было ощущение… дежавю.
Она уже читала что-то такое. Или… снила?
Стиль – живой. Рваный. Слишком личный. Словно автор писал, пока горело – и не правил.
Через пару страниц она уже не слышала, как тикает старые настенные часы.
Когда прочла фразу "Ты впустил её. Она с тобой. Ты писал её. Теперь – она пишет тебя.", – мурашки побежали по спине.
Слишком метко.
Слишком… вовремя.
Она отложила листы, встала из-за стола и подошла к окну.
Улица казалась прежней. Машины, прохожие, снег.
Но всё было… немного тише. Как будто кто-то убавил громкость жизни.
На следующий день она вернулась в архив раньше.
Папка ждала её на том же месте. Хотя вчера она была уверена, что убрала её в ящик.
На третьей странице – появилось новое предложение. Она могла поклясться, что раньше его не было.
"И тогда она прочтёт это.
Где-то в городе. С чашкой чая.
И подумает: «Это про меня?»"
Роза замерла.
Рука дрожала, когда она дотронулась до бумаги.
Слова… были живыми.
И она не знала, что страшнее – то, что их кто-то подкинул ночью…
или то, что их написал он. Прямо сейчас. Где-то далеко. В лесу. Один.
В ту ночь ей приснился мужчина.
Он стоял у камина. В кресле – машинка. На ней – страница.
Он повернулся к ней.
И сказал:
– Найди меня.
– До того, как она напишет последнюю главу.
Утром Роза взяла папку, сумку и исчезла из архива.
Она больше не была библиотекарем.
Теперь она – читатель, который вступил в книгу.
Ночь снова обрушилась внезапно.
Как будто кто-то выключил свет во всей вселенной.
Алексей сидел за столом. В руках – чернильное перо. Оно уже не было чужим. Оно стало продолжением руки. Он почти не замечал, как пишет – буквы ложились сами. Рука дрожала, но не останавливалась. Словно сама история вела его.
На столе копились страницы. Каждая – как гвоздь в гроб. Или – как лестница наружу.
Он не знал, какой из них станет последней.
"Он сидел в доме. В его голове – пустота. Но где-то там, далеко, в мире, ещё не затронутом Тьмой, кто-то читал. Читал внимательно. Осторожно. С трепетом. Словно боялся потревожить."
Алексей замер.
Перо зависло над бумагой.
Он чувствовал. Не один.
Не в религиозном смысле. Не метафизическом. Он чувствовал это в теле.
Как будто его строки впивались в чьи-то зрачки.
Как будто он печатает, а дыхание чужое замедляется.