молчание. Как в студии, где гаснет "REC", и ты остаёшься один.
Потом – шорох. Я обернулся.
Никого.
Но я знал – что-то есть. Не кто-то – что-то. Это ощущение, знакомое каждому, кто хоть раз в жизни чувствовал, как кто-то стоит за спиной, хотя комната пуста. Только теперь это было… больше, глубже. Противоестественно.
И тут, впервые, я услышал голос.
– Алексей…
Тихий. Женский. Знакомый.
Это была Алина. Я узнал бы её голос даже сквозь шторм, даже сквозь вечность.
– Алексей… сюда…
Звук шёл справа. Откуда-то из-за плотной стены деревьев. Я метнулся туда, ломая ветки, увязая в снегу. Фонарь бился о ветки, вырывался из руки. Ослеплённый светом, я почти не видел дороги – просто шёл, как зверь, как проклятый.
И вышел на поляну.
Посреди неё стоял… дом.
Одинокий, перекошенный, будто вырос из земли, как гриб после дождя. Крыша – провалена. Дверь – на распашку. Ни дыма, ни огня, ни звука. Только я… и она.
Алина стояла у крыльца. В белом. Без куртки. Волосы – растрёпаны. Кожа – почти прозрачная. Глаза…
Я не могу объяснить. В них была пустота. Не пустота страха или боли. А полная, бескрайняя пустота – как у вещей, которые забыли, зачем были живыми.
– Алина?! – я шагнул вперёд.
Она не ответила. Только медленно повернулась – и вошла в дом.
Я бросился за ней. На пороге дверь сама захлопнулась за моей спиной. Фонарь выпал из рук и прокатился по полу.
И тут я понял: я не один.
Дом внутри был не домом. Он был… чужим. В нём не было ни логики, ни формы. Комнаты гнулись, как шрамы, лестницы вели в темноту, а окна смотрели туда, где ничего нет.
Пыль висела в воздухе, как дым. Стены были покрыты текстом. Не обоями – именно текстом. Ручкой. Мелко, плотно. Всё – мой почерк.
Я читал.
"Он вошёл, и дверь за ним закрылась.
Здесь нет времени.
Здесь всё пишется заново.
Он ищет её, но найдёт себя."
И тогда я услышал второй голос.
Мужской. Хриплый, едкий, как ржавчина. Словно металл скребёт по стеклу.
– Привет, писатель. Давненько ты не писал, да?
Я обернулся.
Из угла выходил силуэт. Тот самый. Автостопщик из сна. Из книги. Из кошмара.
На нём был тёмный плащ, лицо скрыто капюшоном. Но в руке – топор. Свежее, блестящее лезвие. И кровавый капель.
– Пора, братец. Пора платить по счетам.
Я не стал ждать. Бросился прочь. Слепо, в панике. Дом дрожал. Словно сам пытался удержать меня. Пол проваливался, стены гнулись.