Пожалуй, они ещё долго преследовали бы несчастного зрителя в кошмарных сновидениях.
Ели бы зритель, конечно, нашелся.
«1598, – он уже давно не резал, а просто бил хрупкое, и так истерзанное тело, в отчаянии выплескивая гнев».
В каждой клетке было по такому портрету, в большинстве по два, а то и по три. Ведь в них жило несколько девушек. За всю историю естественно.
Больше восьми одновременно их не было никогда.
Одна умирала – другая появлялась, это было уже что-то сродни закону, о котором знали все.
Но этот портрет был особенным даже для мужчины, его рисовавшего. Пожалуй, потому что только в него он вложил душу, если та, конечно, у него тогда ещё была.
Хотя он утверждал, что была.
«1700, – счет бил все рекорды, в тот момент, когда садист всё же остановился».
Он встал, отряхнулся и выйдя из клетки, плотно запер тяжелый засов.
– Та из вас кто убьёт по моему приказу получит возможность выйти отсюда, – вдруг объявил он, и за его словами воцарилась тишина.
Гнетущая, тяжёлая тишина.
– Нас отпустят? – голос девятнадцатой прервал всеобщее молчание.
Конечно нет. Восьмая никак не отреагировала на это, лишь устало моргнув. Сил рассмеяться на столь глупый вопрос не было, желания тоже. Лишь непонимание, ну, как, как можно быть настолько наивной?
– Нет, – он, оправдывая все ожидания, расхохотался вместо Нее, глядя на девятнадцатую, как на дуру, каковой он ее, впрочем, и считал, – Ты тут навсегда, смирись, идиотка. Но…
Ему стало скучно. Теперь он хотел, не просто безвольных кукол, он хотел напарницу. Хотел, чтобы одна из его пленниц сама начала заковывать в кандалы других, отыгрываясь и вымещая всё пережитое на невинных. Хотел получить верного соратника и приспешника, связанного с ним чужой кровью, а потому никогда бы его не предавшего.
Хотел, чтобы жертва стала охотником.
Хотел сломать одну из девушек настолько, чтобы она сама превратилось в монстра. Бездушное чудовище.
Но Она никак на это не отреагировала, продолжая всё так же тупо смотреть в стену, лежа на полу.
Ей до этого не было никакого дела.