Дверь в квартиру захлопывается от ветра. Лика выскакивает из воды, обёртывается в полотенце, окровавленное, как бинт после операции. В прихожей – лужа, следы сапог, но никого. Только на полу валяется конверт с фото: чёрно-белый снимок клиники с разбитыми окнами, а на обороте – детская рука, выведшая красным *«Komme bald…«*.
Она смеётся. Плачет. Режет запястье снова, чтобы проверить, жива ли.
А где-то за городом, в заброшенном здании с табличкой *«Widerlich»*, Маркус зажигает сигарету от пламени зажигалки с гравировкой *«Memento mori»*. В его кармане – пробирка с Ликиной кровью. «Скоро, моя птица, – целует стекло, – мы найдём твоё счастье».
Дождь стихает. Берлин задерживает дыхание.
Глава 1: «Дождь. И мокрый асфальт Берлина»
– —
Берлин не спит. Берлин истекает светом неоновых вывесок, отражающихся в лужах, как яды в пробирках. Лика шагает по мокрому асфальту, подняв воротник кожанки, но дождь всё равно затекает за шею, холодный и настырный, как пальцы Маркуса. Она идёт к нему – сама не знает зачем. Может, чтобы снова услышать: *«Ты дышишь только потому, что я разрешаю»*. Или чтобы убедиться, что он не призрак.
Его квартира – на четвёртом этаже дома-сталкера, где лифт сдох ещё до падения Стены. Лестница пахнет плесенью и металлом. На третьем пролёте её останавливает сосед – старик с лицом, как смятая папироса.
– *Er sucht dich nicht*… – бормочет он, тыча костяным пальцем вверх.
– *Doch*… – Лика улыбается, доставая из кармана пробирку. – *Er sucht immer*.
Старик крестится, сплёвывает через плечо. Он знает. Все в этом доме знают, что Маркус не совсем человек.
Дверь в квартиру приоткрыта. Лика входит без стука. В гостиной – полумрак, только экран старого телевизора мерцает синим, транслируя немое кино: Геббельс ораторствует, солдаты маршируют, кадры прыгают, как в припадке. На диване – он. Маркус. Его платиновые волосы распущены, нити дыма от сигареты вьются вокруг лица, как вуаль.
– Ты опоздала на три часа, – говорит он по-русски, не глядя. – Я начал скучать.
– Врешь. Ты считал минуты.
Он поворачивается, и её тело сжимается – одновременно от страха и желания. Шрам на его виске будто пульсирует при свете экрана.