В этот день концессионеры рассмотрели новый план. Оказалось, жилотдел лопнул, как зимою хрен. А заведал этим хреном архивариус один. Коробейник-господин. Облачившися в жилет, денег взяв, пошел «атлет» на добычу ордеров. А в гостинице с волненья Ипполит ходил один. Он один, кровати две, а меж них река в огне. Все в огне и сердце, грудь, он с волненья прямо труп. В этот вечер, скользкий, мокрый, все решали ордера. Думал Ипполит тогда:
«Вот получим ордера, масло в каше не беда». Ну а каша все варилась и в конце концов сварилась.
Крутанул звонок Остап, вылез в дверь старый дурак. Остап нагленько зашел, сел на стул как царь на трон. Тут Остапа понесло в черно-белое кино.
– Воробьянинов сынок, – так представился отрок.
Дальше буря понесла и с песком слова смела. Смысл бредней был таков:
– Папа умер, мама тоже, я внебрачный их сынок.
Он в отборных выраженьях выразил всю грусть свою. И вдобавок ко всему, в качестве любви к отцу взять из мебели его стулья – больше ничего.
«А старик большая тварь, – он подумал, как знахарь. – Расколю его сейчас, я не тот, кто деньги даст».
Свечка ярко полыхала, речь старпера дребезжала. Он себя хвалил, хвалил, что себе он господин. Что сумел в столь трудный час весь архив сберечь от глаз – посторонних и косых, любопытных и глумных.
– Вам надо памятник, мой друг, нерукотворный, – заключил Остап довольный. – Однако ближе к телу, мой драгоценный человек.
Минуты ровно через три он получил все корешки. На корешках все адреса и подпись получателя.
– Можно-с расписочку? – говорил старый чудак.
Как его еще назвать? Старый пень, осел безрукий. Ловко Бендером надутый. Как оплеванный стоял и Остапа провожал. Взглядом дикого шакала и напуганной змеи. Вот такие вот блины.
А звонок звенел опять, стук шагов стал нарастать. И в передней появилось лицо Федора-отца, конкурента и осла. Оказавшись родным братом предводителя и небесным хулиганом покровителя. Деньги выплатил вперед, взял бумажки и в залет. А в залете потому, что неверный путь ему указал наш продавец, околпаченный вконец.
«Прям с ума все посходили, – думал он, ложась в кровать. – И зачем нужны им стулья, я купил бы уж сервант».
Он разделся, помолился, лег и сразу же забылся.
За ночь холод был съеден без остатка. Воробьи купались в лужах по порядку. Небо было в мелкой облачной крупе, ветер пел романсы разгулявшейся весны. Солнце грело ватт на сто, задыхались все в пальто.