***
Диагноз прозвучал для Шона как удар молота по стеклу. Меланома. Даже если врач говорил про раннюю стадию, про успешное удаление, про хорошие прогнозы, само слово въелось в мозг, отравило каждую мысль. Рак. Смерть. Неотвратимость. Его и без того хрупкий мир, державшийся на страхе перед сильными и робкой надежде на незаметность, рухнул окончательно.
Операция прошла быстро, почти буднично для врачей, но для Шона это была пытка. Ожидание в коридоре, холодная сталь инструментов, запах антисептиков, боль после анестезии, а главное – унизительное ощущение собственной дефектности, «порчи». Теперь он был не просто Шон-заучка, Шон-шестерка. Он был Шон-с-раковой-родинкой.
Результаты гистологии, к счастью, оказались хорошими. Клетки были атипичными, но злокачественного перерождения не произошло. Врач сказал, что все удалили вовремя, что теперь нужно только наблюдаться. Физическая угроза отступила. Но психологическая – только усилилась.
Слух о его «раковой родинке» разнесся по школе с быстротой лесного пожара. И реакция была именно такой, какой он боялся больше всего. Брезгливость. Отчуждение. Издевательское прозвище «Опухоль». Люди шарахались от него, как от чумного. Те, кто раньше просто не замечал его, теперь смотрели с отвращением. Те, кто был сильнее, вроде остатков Костиной шайки, не упускали случая отпустить сальную шутку или толкнуть в коридоре.
Он пытался следовать совету Марка – игнорировать, держать спину прямо, быть полезным. Но это было невыносимо. Каждый шепот за спиной, каждый косой взгляд, каждое хихиканье – все било по его истерзанным нервам. Он чувствовал себя выставленным на позор, заклейменным, обреченным.
Его ненависть к одноклассникам росла с каждым днем. Он видел их жестокость, их тупое, стадное желание растоптать слабого. Он вспоминал Анда – как над ним смеялись, когда он начал говорить правду, как его избегали. И Шон проводил параллель. «Они убили Анда своим отношением», – стучала мысль в его воспаленном мозгу. – «Теперь они убьют и меня». Он не видел разницы между психологической травлей и физическим уничтожением. Для него это было одно и то же – медленное, мучительное убийство.
Он пытался говорить об этом с Марком. Но Марк… Марк был холоден, как айсберг. Он выслушивал жалобы Шона (если вообще выслушивал), отвечал короткими, безразличными фразами вроде «перестань ныть» или «будь сильнее». Он давал мелкие поручения, но не предлагал ни реальной защиты, ни сочувствия. Шон чувствовал, что для Марка он всего лишь функция, инструмент. Полезный, пока работает, но не более. Надежда на его покровительство таяла, оставляя лишь горькое осознание своей полной ничтожности и одиночества.