– Ладно, ладно…
Но Павлик, закинув голову, всё покачивался.
– Ладно, ладно, – чуть громче прошептала она.
Павлик, наверно, услышав её, перестал покачиваться, вздохнул, сказал рассудительно:
– Теперь мне хоть в петлю.
– Да ладно, – нетерпеливо и громко сказала бабка Соня. – Слышишь ты, ладно!
Павлик, словно очнувшись, медленно подошёл к ней.
– Святая, святая…
Стоя на коленях, он целовал ей руки, подол её платья и всё говорил и говорил, а бабка Соня, опять заплакав, теперь уж от умиления, от радости, что беда не коснётся внука, играючи постукивала кулачком по его лысине.
– Что, что для тебя должен я сделать? Что? Приказывай! Ну! Ну же! Хочешь… Хочешь, я…
– Слушай, чего тебе расскажу, – посмеиваясь, заговорила бабка Соня. – Знаешь, как я за водой-то хожу? Коли много снегу нанесёт, так мне и до колодца не доползти. Вот я сперва тропинку и промну. Раз пройду порожняя, потопчусь, другой раз, а уж потом и воды полведра несу. Вот какая стала тетеря!
Павлик, только тут заметив, что бабкины руки вздрагивают не от плача, а от смеха, болезненно покривился, недоверчиво хмыкнул и захохотал, потрясая полными плечами и то откидываясь назад и садясь на пятки, то тыкаясь лбом в колени бабки.
– А уж коли сугробы не в силу велики, так из огорода снегу натаскаю в таз. Таз поставлю в печку. Как чаю попить – вот я снегу и натаю.
Павлик оборвал свой смех и, восторженно глядя на бабку, завопил:
– Бабуся! Святая моя! Скажи, сколько тебе принести воды? Сколько? Я буду носить всю ночь!
– Да много ли мне, старухе, надо? Вон на крыльце два ведра пустые…
– Нет! Сколько?
– Да уж сходи разок-от, проветрись.
– Да нет! Нет! Ты скажи, сколько именно вёдер тебе принести? Сколько именно? Скажи – сто!
– Ну-у, батюшко! Мне ведь не на баню.
– Нет! Ты смеёшься. Ты издеваешься надо мной! Потому что теперь я завишу от тебя! Потому что теперь я в неоплатном долгу перед тобой! Скажи, сколько вёдер? Скажи!.. А-а!..
Павлик зарыдал, качнулся и повалился на пол. Бабка Соня его, рыдающего, со слюной на подбородке, тяжёлого, неподатливого, с заголившимся из-под рубашки животом, еле дотащила до дивана. Павлик и там не унимался. Фыркал, кашлял, уткнувшись в подушку, – и вдруг захрапел. Бабка Соня расторопно подошла к нему и повернула его голову лицом на волю.
…Она разбудила внука рано, на первый проходящий автобус, зная, что ему сегодня, в понедельник, надо на работу. Ещё вчера она приделала все свои дела: оторвала воскресный листок с календаря, долисталась до следующей субботы, потешила себя мыслью, что в субботу эту непременно будут у неё гости; потом натаскала снегу в таз и ещё в два ведра, чтобы наутро было даже чем и умыться. Павлика, так и спавшего не раздетым, она еле подняла: