А Роберт принялся за другую дверь. Та, что из прихожей в коридор, закрывалась сама – дом был старым, покосившимся, – поэтому сейчас, летом, чтобы в комнатах не было душно, Лиза держала эту дверь открытой, припирала её кирпичом. Роберт кирпич отодвинул – дверь закрылась, хлопнула громко, он ещё раз открыл её – ещё раз хлопнула, и ещё, и ещё. И каждый раз звенели стёкла в окнах, с потолка сыпалось теперь и в прихожей, и каждый раз Роберт ворошил свои волосы, стряхивая с них… Другая дверь, из коридора на задний мост, наоборот, сама открывалась, и в притворе был наколочен кусок войлока. Роберт вышел на задний мост – Лиза выглянула: не упал бы там! – затворил за собою дверь, ударившись в дощатую стенку кладовки, и опять, и опять…
Лиза сосредоточенно крошила лук и никак не могла привыкнуть к этому грохоту: при каждом ударе рука с ножом вздрагивала, словно её толкали под локоть. Но Лиза приспособилась: едва хлопнет – быстро крошила, потом пережидала очередной удар.
За ужином Роберт, сев к столу, сказал, глядя в свою тарелку:
– Приятного аппетита, – словно был чем-то недоволен.
И когда Лиза потчевала его, он отвечал, всё так же не подымая глаз:
– Спасибо… спасибо…
Когда на кухню вбежала кошка, любимая Лизой Цыганка, и, подняв хвост, стала тереться под столом о болтавшиеся голые ноги Роберта, он пнул её сандалетой и, наморщившись, точно яичница была горяча, стрельнул глазами на бабку. И Лиза опять не повела бровью, подумала: «Только бы ел…»
Вставая из-за стола, Роберт уж только буркнул нехотя:
– Сибо…
В передней комнате, укладывая внучонка спать, Лиза извертелась у его кровати, поправляла подушку, одеяло, а когда чуть отошла, Роберт повернулся к стене, положил ладошку под щеку и сказал:
– Спать надо на правом бочке. Учли?
Только тут Лиза и смекнула, что это короткое словечко вовсе не требовало ответа: ведь внук сразу же заснул.
А Лиза всю ночь не спала, взволнованная тем, что в её доме наконец-то живёт – а сейчас мирно дышит – её долгожданный внучонок; и она, в своей спальне, боялась пошевелиться, чтобы не заскрипели пружины её ветхой кровати. Было непривычно тихо, потому что она остановила ходики, висевшие над внуком, чтобы они не тревожили его. Она слышала далёкий тающий гул ночного самолёта, слышала, как чмокает, облизываясь, Цыганка на коврике около кровати, и всё думала, а когда забывалась, то невольно проговаривала вслух: