Громкий крик «Помогите!» не дал Кириллу согласиться. Он, пробормотав извинения, опрометью побежал во двор. Груня, всклокоченная, без косынки, выскочила из-за деревянного дома со стороны акаций. По-видимому, она пыталась спрятаться от мужней кары за домом, но Никифор быстро настиг ее там и теперь гнался за ней через двор, потрясая топором. Кирилл бросился ему наперерез и, остановившись на полпути, стал двигаться лишь на шаг вправо или влево в зависимости от того, с какой стороны пытался обскочить его Никифор. Наконец тот остановился перед ним, замерев с занесенным топором:
– Уйди с дороги, парень! Кабы греха не вышло… – Он тяжело дышал и, словно разъяренный зверь, ждал первого движения жертвы, чтобы наброситься.
Кирилл посмотрел ему прямо в глаза: он прочел в них боль и отчаяние. Ярость начала угасать.
– Отдай топор, Никифор, не бери греха на душу, – тихо начал Кирилл, по-прежнему не двигаясь. – Аграфена ведь жена твоя. Ты всегда можешь казнить ее или миловать. Пусть поживет пока… только на этот раз…
Никифор долго стоял, не шевелясь, потом вдруг сделал резкий шаг к сараю и вонзил топор со всей силы в пенёк, на котором обычно кололи дрова. Пенек распался надвое. В щели застрял топор. Никифор, склонив голову, двинулся к деревянному крыльцу. Отойдя на несколько шагов, он повернулся и с тоской произнес:
– Что б ты понимал… – махнув рукой, он больше не оборачивался.
Кирилл зачем-то вынул топор, хотя угроза миновала, и так и стоял с ним какое-то время посреди двора, когда из-за каменного дома выбежал Алексей, а Тоня уводила на кухню рыдающую Груню.
9
Груня, продолжая всхлипывать, опустилась на сундук в каморке за кухней, а Тоня уселась с ней рядом. Она ласково поглаживала руку Груни, пытаясь утешить её и ободрить. Наконец она спросила:
– Вы так долго спокойно жили. Что на этот раз?
Тут Груню, как прорвало. Она всплеснула руками и, призывая Бога в свидетели, затараторила.
– Тонечка, милая моя, ну ты столько лет меня знаешь, я же деточек твоих обеих нянчила! Я как тогда из деревни своей приехала, так мы почти сразу и поженились. Ведь я его, окаянного, всю жизнь почитай люблю. Коли бы он за мной из ревности гонялся… но, ты же знаешь, я из дома ни ногой, видит Бог! А тут я до чего дошла: с Васькой трактористом болтать бегала у всех на виду. Думала, ему расскажут, так он хоть маленько осерчает, приревнует к Ваське-то… Кабы так, мне бы и топор его был в радость…