Памятник или не памятник – не знаю, не мне судить. Но я горжусь тем, что сделала эту книгу, и теперь многие читатели и почитатели Льва Разгона могут поучаствовать в этом разговоре, услышать и почувствовать его неравнодушие, его мудрость, проникнуться его верой в светлое будущее. Нам всем так не хватает его прекрасного непоколебимого оптимизма – наперекор всему. Послушаешь его и устыдишься – уж ежели он не сломался и упрямо настаивает на том, что «новая эпоха начнется завтра», то молодым тем более следует шить «легкие платья из ситца» сейчас, зимой, потому что для них весна обязательно наступит.
Меня этому научил Разгон.
Леонид Бахнов, писатель, журналист:
«…Меня долго держали в холодильнике»
«С Разгоном о Разгоне» назвала свою книгу близкий друг писателя, прозаик Рада Полищук.
Читал эту книгу и вспомнил такой случай. ЦДЛ, лет пять-шесть назад, вечер памяти известного поэта-переводчика еврейской национальности. Вечер проходит в Малом зале. Но вот он закончился, публика выходит в фойе, и в это время из «гадюшника» (так на местном жаргоне назывался буфет между фойе и Дубовым залом, где в прежние времена чаще всего разыгрывались знаменитые цэдээловские скандалы, а теперь находится респектабельное кафе «Записки охотника») вываливается компания подвыпивших антисемитов. Ведут себя агрессивно, кто-то, кто помоложе (а на вечер собрались в основном пожилые люди), пытается их образумить, завязывается драка. Какая-то женщина кричит грудным голосом, одна из служащих начинает свистеть в милицейский свисток… Пробегаю мимо Разгона, он уже в пальто, в шапке и что-то такое говорит – кажется, мне. На секунду приостанавливаюсь: «Что, Лев Эммануилович?» Ясно, сейчас услышу: «Какие мерзавцы!», «Безобразие!» – ну, что произносят в таких случаях. А вместо этого, нет, вы только представьте, – вместо этого, потирая руки и азартно блестя глазами, Разгон говорит:
– А я бы сейчас подрался! – И повторяет уже со вздохом: – Ах, я бы сейчас подрался!..
Сколько ему тогда было – восемьдесят пять?
А вспомнил я этот случай, когда дошел до «Записок секунданта» Бориса Жутовского (4-ю главу книги Рада составила из воспоминаний друзей). Там история еще покруче. Как-то примерно в то же время, а может, даже чуть позже, Разгон пригласил своего друга-художника быть свидетелем пощечины, которую он влепит человеку, посмевшему печатно оболгать память его, Разгона, первой жены, арестованной вслед за мужем и погибшей в 22 года на пересылке. И ведь влепил!