Теперь можно было не спешить. В таком виде её вряд ли бы кто узнал. Накрасив красным карандашом губы, Балалайкина сама себе улыбнулась, подмигнула, и, поправив налившиеся соком груди, направилась к дверям, которые уже с помощью топора и лома собрались вскрыть переполошившиеся односельчане.
– Давай Прохор, ломай – мать твою… Руби скорее, чай Максимовна, наверное, перед господом уже представилась! – орала Канониха, вытирая катившие по лицу слезы и сопли.
Прохор, поднялся на высокое крыльцо, держа в руке топор. Перекрестившись, он обернулся к народу, и словно с трибуны, сказал:
– Бабы! Бабы, да простит меня господь! Не ради любопытства праздного, а истины ради, творю я сие беззаконие! Не держите на меня зла! Участковому подтвердите, что не ради умысла злого, а ради спасения тела усопшей Марии Балалайкиной, приходиться мне портить частную собственность.
Только он замахнулся, чтобы ударить в дверь, как за ней послышался звук падающей утвари. Здоровый русский мат, перемешанный с проклятиями, послышались из дома. Прохор бросил топор, и, крестясь, слетел с крыльца, испугано глядя на воскрешение покойной.
– Свят, свят, свят, – молился он, встав на колени.
За дверью кто-то зазвенел железным засовом. После небольшой паузы она распахнулась. На пороге во всей своей красе возникла молоденькая девушка. Она грызла яблоко, и ехидно улыбалась перламутром новых зубов.
– А! Шлюха, – заорала Канониха, видя красный платок и алые, как ягоды клубники губы.
Бабы в страхе отпрянули назад.
– Это кто тут шлюха? – заорала Машка, и швырнула в Канониху недоеденный огрызок: – Это я что ли шлюха?! Чего вы мою хату ломаете?! Что не видите, сплю я, – сказала Балалайкина. – Может мне участковому вашему позвонить, да сообщить о погроме?
– А ты нас участковым то не пужай! Пуганые мы! Ты откуда такая здесь взялась, – завопила Канониха, переводя свои тощие руки в положение боксерской стойки.
Максимовна обернулась. Она подтянула поближе к себе ухват, стоящий на всякий случай, и спустилась с крыльца. Стиснув от злости зубы, она замахнулась на митингующих, и сказала:
– Цыц – старые клячи! А ну разбежались по норам! А то я вам сейчас бляха муха устрою бойню под Фермопилами, – сказал Машка, – Эх, я сейчас вас… Ух!
Старухи крестясь, отпрянули от хаты, давая себе оперативный простор для бегства.