Пожилая женщина протянула девушке ещё один каштан.
– Когда перестанешь бояться, что тишина тебя съест.
И в этот момент где-то далеко, за холмами, прокричала очередная птица. Одинокий, чистый звук, будто пробивает дыру в ткани мира. Анна вдруг осознала, что не вздрогнула.
– Значит, я уже здесь?
Женщина накрыла жаровню тряпицей, и дымок стал тоньше, почти прозрачным.
– Нет. Но ты начала слушать. А это первый шаг.
Гестхаус был старым. Деревянные ступени, стертые поколениями постояльцев, жалобно скрипели под ногами, будто рассказывая историю каждого, кто поднимался по ним. В узком коридоре воздух был густым от запахов: горьковатый ладан, въевшийся в деревянные стены; сырость старых камней; едва уловимая нота чего-то цветочного, возможно, засохших букетов, оставленных прошлыми гостями.
Комната Анны на третьем этаже оказалась капсулой времени. Узкая железная кровать с потертым шерстяным покрывалом. Тонкий матрас, хранящий отпечатки тел предыдущих жильцов. Деревянный стол у окна, поцарапанный, с выцветшим лаком и пятнами от стаканов. Шкаф с выщербленными уголками. Его дверцы чуть перекосились от времени, а внутри пахло чем-то вроде саше для белья и давно забытыми вещами. Анна провела пальцем по поверхности. Пыль легла тонким бархатным слоем, будто комната ждала именно ее все эти месяцы, а, быть может, годы.
Но главное чудо ждало у окна.
Оно было старым, с деревянной рамой, окрашенной в выцветший голубой цвет. Стекла чуть волнистые, с пузырьками воздуха, искажали мир, делая его похожим на акварельный рисунок. Анна распахнула створки, и в комнату ворвался влажный речной воздух, смешанный с ароматом цветущих где-то внизу кустов жасмина.
Река.
Она лежала внизу, широкая и ленивая, как дракон, свернувшийся между холмов. Вода, отражая закат, переливалась всеми оттенками меди. От темной, почти бурой у берегов, до ослепительно золотой на середине русла. По мелководью важно вышагивали цапли. Их белоснежные силуэты отражались в воде, как в кривом зеркале. Длинные ноги оставляли на илистом дне загадочные письмена, которые следующий прилив безжалостно стирал.
А дальше, за полосой камышей, начинались горы. Карстовые исполины, покрытые дымкой, будто кто-то набросил на них полупрозрачный шелк. Их очертания дрожали в мареве, то появляясь четкими контурами, то расплываясь в акварельных разводах. Самые дальние пики казались призраками, нарисованными разбавленной тушью на старинном свитке.