– Ну чего ты там постоянно проверяешь? Боишься свои драгоценности потерять?
– А что, если я обронил и не заметил?!
– Ты уже давно обронил, дурачок!
– Что обронил?
Тётка заколыхалась в припадке смеха, и только теперь я понял, что лес мне знаком. Здесь каждое дерево имеет свой собственный, ни на что не похожий лик. Я посмотрел под ноги и осознал, что сам стал деревом, что уже не могу пошевелить руками. Повернул голову в последний раз. И замер. Тётка всё хохотала, всё хохотала. А я мечтал о ветре, о спасительном ветре, который раскачает меня…
Проснулся перед рассветом под тёмно-синим куполом с кучей расходящихся звёзд. Попытался встать, но ужасно затекли ноги, правая рука стала пластилиновой, кисть неестественно болталась. Я полежал, уткнувшись в звёзды. Когда конечности отошли – поднялся, похрустел позвонками и пошёл. Долго. Где-то часа два. Пока не заприметил заброшенную деревню. Подошёл к разлагающимся домам. Брус местами высох, местами порос мхом. В одном доме сохранились стёкла. Будто он ещё хранил тепло, что оставили хозяева, прежде чем покинуть.
Дверь поддалась без усилий. Внутри меня ждал толстый слой пыли, заволокший половые доски. На стене комнаты висела послевоенная фотография, разукрашенная красками, – у девушки – ярко-рыжие, огненные волосы. Там были ещё лица… На других фотографиях. Они не то, чтобы грустили, но и не выглядели счастливыми. Скорее, смирившимися, может даже, уставшими. «Чего я так бесцеремонно вломился? Если хозяева сейчас вернутся, что им скажу? Зачем я здесь? А если мертвы… выходит, потревожил без спроса. Но не по собственной же воле?! Меня вскоре отыщут и заберут».
Я порылся в кухонных шкафах – ничего съестного: ножи, вилки, гнилая поварёшка. На полке – застывшие во мраке необычные часы. На одной половине циферблата – лик солнца, ласковый, материнский. На другой – луна, строгая, нахмурившаяся. В платяном шкафу следующей комнаты висела старая одежда – болоньевая куртка с зияющим из прорези синтепоном, грязно-чёрные спортивные штаны… Я переодел свои казённые шаровары. Снял неудачные ботинки, что начали натирать. Надел болтающиеся при входе протоптанные кроссовки. Уставшие ноги, соприкоснувшись с мягкой тканью, отозвались приятным облегчением. Завибрировал телефон:
«Сегодня вечером не придут. Начальник не одобрил».