Эмили провела рукой по воротнику своей легкой хлопковой блузки. Утром она приколола сюда свою любимую брошь – маленькую, изящную серебряную птичку с крошечным бирюзовым камушком вместо глаза. Подарок Майкла на их пятую годовщину. Давно. Когда все было иначе. Когда его глаза не были такими пустыми, а его молчание не казалось таким тяжелым. Она часто носила её, этот маленький якорь из прошлого, напоминание о легкости, которая когда-то была в их жизни.Но сейчас броши на блузке не было.
Сначала она не придала этому значения. Наверное, откололась, упала где-то здесь, на ковер. Она опустила взгляд, насколько позволяло кресло, обшарила глазами ворс персидского ковра у своих ног. Ничего. Попыталась дотянуться до бокового столика, где иногда оставляла мелочи. Провела рукой по гладкой полированной поверхности, заглянула в резную шкатулку. Пусто.
Легкое раздражение сменилось тихой тревогой. Она помнила, как прикалывала её утром. Помнила, как поправляла её, глядя в зеркало в прихожей. Куда она могла деться? Пропажа казалась нелепой, незначительной, но в контексте последних недель, в атмосфере этого дома, где привычные вещи и чувства словно теряли свою форму, она ощущалась как еще один маленький, но зловещий знак.
Она услышала, как открылась и закрылась входная дверь, как Майкл вошел в прихожую, стряхивая с ботинок обрезки травы. Его шаги по паркету были тихими, почти неслышными. Он появился на пороге гостиной, слегка раскрасневшийся от жары, но с тем же непроницаемым выражением лица. Запах свежескошенной травы и чего-то еще, едва уловимого, земляного, ворвался в прохладу комнаты.
– Майкл? – Эмили постаралась, чтобы голос звучал буднично, но он все равно дрогнул. – Ты случайно не видел мою брошь? Серебряную птичку.
Он остановился. На секунду его взгляд скользнул по её лицу, затем по воротнику её блузки. Он потер лоб тыльной стороной ладони, словно смахивая невидимую паутину.
– Брошь? – переспросил он. В его голосе не было ни удивления, ни интереса. – Нет, дорогая, не видел. Наверное, где-то здесь, закатилась.
Он пожал плечами, легкий, ничего не значащий жест. Но в тот момент, когда он отводил взгляд, что-то произошло с его глазами. На долю секунды, не больше, они утратили всякое выражение, всякий свет. Голубая радужка словно провалилась внутрь, открывая за собой бездонную, черную пустоту. Как колодец без дна, из которого не доносится даже эха брошенного камня. Пустота была абсолютной, лишенной мыслей, чувств, самой жизни. А потом он моргнул, и взгляд снова стал обычным, немного усталым, немного рассеянным.