– Я не хочу восстановить аутентичные воспоминания всем. Многим это действительно не нужно. Но у меня уже сотни пациентов, которые хотят вернуть свою настоящую жизнь. Пусть неидеальную, но ту, которую они прожили сами. У всех разные причины. Людям надоели шаблонные воспоминания – начинают два незнакомца беседовать, и как в старом анекдоте: можно не обмениваться впечатлениями, а просто называть номера слотов. Сегодня у меня на приеме была девушка. Ее память выглядит, как штопанное-перештопанное лоскутное одеяло. Вряд ли она сама с собой такое сотворила. Я испугался. Представляешь, впервые за тридцать лет. У нее в голове – сотни чьих-то чужих воспоминаний… и даже мое. Мой ночной кошмар, который я видел во сне в пять лет. Как это возможно? Я хочу разобраться. Хочу вернуть ей настоящую жизнь. Но главное – понять, кто она и откуда все это в ее голове.
Антон гасит экран, мы погружаемся в полумрак кабинета.
– Давно хотел спросить, зачем тебе вся эта рухлядь, – он обводит рукой пространство вещей, которые расставлены на стеллажах, как музейные экспонаты.
– Это моя собственная методика. Когда я удаляю имплант и восстанавливаю аутентичное воспоминание, нужно зацепиться за что-то. Какой-то якорь, который позволит сделать место склейки менее болезненным. Если это детство – отлично работают игрушки. Если юность или взрослый возраст – книги, фильмы, музыка… Но лучше всего работают запахи. Доказано, что запахи активируют лимбическую систему, это самый верный способ добраться до глубин тебя настоящего.
Я открываю ящик стола и протягиваю Антону пробирку с янтарно-золотой жидкостью.
– Здесь настоящий запах дождя. Май, две тысячи двадцатый. Настоящая улица, настоящая Москва. Это экстрацептировано с рецепторов живого человека. Не синтетика. Хочешь попробовать?
Он засмеялся.
– У меня есть слот “детство в деревне”, кастомный. С запахом сена, рассветами и даже улыбающейся бабушкой. Там тёплая печка, пироги с вишней, горячие сладкие блинчики с тающим сливочным маслом, запах мокрых грядок и вкус клубники.
– Дождь холодный, – отвечаю я. – С примесью пыли, бензина и страха. И немного – цветущей сирени. Страха, потому что тогда началась последняя на планете пандемия. Все оказалось не так ужасно, человечество выжило, но тогда была пугающая неизвестность. Он боялся, что умрет. А у него жена в декрете, дочка маленькая. Дождь застал его без зонта посреди улицы. Капли падают на пыльный асфальт, доносится едва уловимый запах сирени, гудят автомобили, а он стоит и радуется, что пока еще чувствует запахи. Одним из первых симптомов болезни как раз была потеря обоняния. Кстати, потом запахи у него пропали. И он снова боялся. Но пережил, все оказалось не так страшно. И жена тоже переболела. А дочка даже не заразилась. Выросла… – я выдохнул. – И родила меня. И для других это абсолютная ерунда. Не тропический лес и не оранжерея. Но знаешь… когда я вдыхаю этот запах, я понимаю, что живу.