– Удивительно, что ты вообще не слушаешь себя. Учитывая твою скромность.
– Я слишком хорошо знаю, что внутри этих песен. Не хочу туда возвращаться.
Мы останавливаемся на светофоре. Он открывает окно. Глотает ночной воздух, как будто ему нужно что-то, чтобы остаться в сознании. Он выглядит уставшим.
– Ты хоть когда-нибудь отдыхаешь? Спишь нормально? – спрашиваю.
– Только когда срываюсь. В рехабах обычно высыпаюсь.
Он смотрит прямо вперёд.
– А ты? Ты всегда выглядишь будто куда-то опаздываешь.
– Я?
Я откидываюсь на спинку.
– Ну я действительно всегда боюсь чего-то не успеть или пропустить.
Он усмехается.
– Ты – ненормальная, Коллинз.
– А ты – человек, который пугает меня тем, как быстро из самовлюбленного козла он может стать нормальным. И обратно.
– Потому что я хорошо маскируюсь.
– Не думаю, что это маска.
Он не отвечает. Просто едет дальше. Пальцы на руле двигаются в такт музыке.
Мы останавливаемся у какого-то пустого перекрёстка, под вывеской "Deli 24". Он выходит первым, обходит машину, открывает мою дверь.
– Галантность от тебя – это подозрительно.
– Просто хочу первым оказаться в зоне видимости камер, если ты решишь меня прикончить.
– На фоне твоей Maserati? Даже не мечтай. Я бы не смогла жить с такой ответственностью.
– Это Porshe. Maserati осталась в гараже.
Мы заходим внутрь. Он берёт себе кофе, я – воду. На кассе он на автомате платит за двоих.
– Не думаю, что на мою бутылку была подписка "грей митчелл платит за всех".
– Можешь отдать мне деньги, если твоей феминистской сущности станет от этого спокойнее.
В машине он открывает бардачок, чтобы взять сигареты, и оттуда выпадает сложенный вчетверо детский рисунок.
– Это ещё что?
Он бросает взгляд.
– Фанатка. Маленькая. Подарила после концерта в Сиэтле. Это было через несколько недель после того, как я передознулся и попал в реанимацию в очередной раз. Сказала, что я её кумир и что у неё папа тоже умер.
Я медленно разворачиваю бумагу. Человечки из палочек, сцена, крошечная фигурка с гитарой, надпись:
"Грей, не умирай"
У меня внутри щёлкает что-то странное. Я кладу рисунок обратно.
Он закрывает бардачок.
– Я не умираю, если ты об этом. Не грусти.
– Не думаю, что мне может так повезти.
Он ухмыляется. Но в глазах – что-то другое.
Что-то более глубокое.
Когда подъезжаем обратно, в лофте горит одно из окон. Райан, наверное, вернулся.