Более того, сам антропоморфизм – это механизм, основанный на уже известных формах. Мы воспринимаем в неодушевлённом – черты одушевлённого, только если уже сталкивались с одушевлённым. Мы видим собаку в тени, потому что знаем, как выглядит собака. Мы ошибочно принимаем камень за лицо – потому что знаем лица. Но невозможно принять кружку за живое существо в форме кружки, если мы никогда не видели таких существ. Мы не наделим сознанием форму, о которой у нас нет никакой памяти. Поэтому даже "ошибочный" антропоморфизм всегда вторичен: он требует наличия первичного опыта, ведь сам по себе антропоморфизм невозможен без доантропоморфного опыта. Чтобы даже ошибочно приписать природному явлению такие качества, как намерение, воля или власть, человек уже должен иметь в своём опыте образы личностей, способных действовать, влиять, наказывать или заботиться. Он должен знать, что существует кто-то, кто может хотеть и делать. Без этого фона сознание просто не сможет выдать подобную проекцию. Идея Бога, даже в наивной мифологической форме, требует наличия представлений о действующих субъектах и иерархии. И да, человек действительно видел, что кто-то может быть вождём, наказывать, заботиться, влиять. Но здесь важна другая грань: даже если человек наблюдал власть, он никогда не видел, чтобы кто-то своей волей вызывал гром, молнии или смерть. Ни один агент, ни один вождь, ни один живой субъект не совершал ничего подобного. Следовательно, приписывание таких явлений субъекту – не основано на эмпирическом наблюдении за действиями других агентов. Это шаг в область, для которой нет эмпирических аналогов. Качественно иной уровень проекции: человек не просто расширяет наблюдаемое, он вводит категорию, отсутствующую в опыте. А значит, даже ошибочная идея Бога – не могла быть выведена исключительно из комбинации знакомого. Она требует, как минимум, чуждого элемента, не полученного из опыта, но привнесённого откуда-то ещё. Без этого – нечего приписывать. А если идея включает в себя всевластие, беспричинность и вечность – значит, её корень должен лежать вне эмпирического опыта, потому что ни один человек никогда не наблюдал ничего, обладающего этими качествами.
Сознание человека устроено таким образом, что, сталкиваясь с новым и непонятным, оно всегда стремится объяснить это через уже знакомые формы. Если новое полностью выбивается из привычного, то человеку свойственно придумывать для него отдельное имя или понятие, которое ограничено исключительно этим объектом или феноменом. Так появляются определения вроде "молния", "гром", "землетрясение" – они указывают на само явление, но не выходят за его пределы. Если бы древний человек увидел молнию, он бы, как правило, дал ей “имя”, не пытаясь связать её с абсолютной волей или беспричинным источником. Это означает, что идея о Боге как первопричине не могла быть следствием только наблюдения за явлениями природы. Она предполагает совершенно иную категорию мышления, которую невозможно построить лишь на внешних впечатлениях.