Валентина не могла понять, отчего у неё такое странное чувство: будто бы она уже бывала здесь, ходила по этим коридорам, дышала этим воздухом. Как дежавю, но растянутое и глубокое, словно воспоминание не из её жизни.
В это время Роман стоял у окна на третьем этаже, из старой башни. Ему не нужно было её видеть – он чувствовал, как она передвигается по дому. Дом отзывался на чужое присутствие, словно зверь в берлоге, почуявший запах нового существа.
Он долго сомневался, стоит ли звать именно её. Но когда перечитал старые письма – те, которые хранились в запертом ящике отцовского кабинета, – всё стало ясно. Морозова – это не просто фамилия. Это было имя из прошлого. Она не знала. Но он знал.
Он не верил в случайности. И не верил в судьбу. Но цепь совпадений, приведших её сюда, была слишком тонкой и точной, чтобы быть простым стечением обстоятельств.
Он налил себе бурбон, не разбавляя, и сделал глоток. Предстояло слишком многое. И всё – с женщиной, которая ещё не знала, во что вовлечена.
Позже, спустившись в библиотеку, Валентина поняла, почему этот дом не пускает внутрь всех подряд. Это было не просто помещение – это было сердце. Потемневшее дерево, книжные шкафы до потолка, лампы с мягким светом.
И портреты. Один из них привлёк её внимание сразу: мужчина в чёрном, с высокими скулами, холодным взглядом и шрамом у виска. Не Роман – но невероятно похож. Она подошла ближе. Табличка под рамой гласила: "Викентий Ордынцев. 1904 год".
Мгновение – и по коже пробежал холодок.
Что-то подсказывало: именно с этого портрета и нужно начинать. И с 1904-го. Хотя в папке было написано – 1903.
На нижней полке она нашла ещё одну папку. На ней стояла грифельная пометка: "НЕ ВСКРЫВАТЬ без разрешения". Буквы были дрожащими, будто писались в спешке или страхе. Валентина замерла, пальцы на мгновение сжались на коже обложки. Её сердце предательски ударилось сильнее. Она не открыла – пока.
На ужине они встретились вновь. Столовая была тёмной, освещённой лишь камином и одной лампой под абажуром. Роман сидел во главе длинного дубового стола, она – чуть поодаль. Между ними – полная тишина.
– Вам удобно? – спросил он наконец, не глядя на неё.
– Удобно. Дом производит впечатление.
– Он привык к одиночеству. Придётся привыкать и вам.
– А вы? Привыкли?
Он поднял на неё глаза. В этом взгляде было нечто тяжёлое, как если бы он слышал этот вопрос не впервые. Но ответил просто: