Под тенью кипариса - страница 6

Шрифт
Интервал


Похожее чувство бывает, когда вдруг встречаешь запах из детства или случайную фразу, которую когда-то говорил близкий человек.

Но что-то подсказывало – туда стоит посмотреть чуть внимательнее.Она отметила это про себя – и больше не забыла.

Монастырь стал очередной строчкой в её списке. Может, важной. Может, нет.

Глава 3. Страница из дневника

Монастырь ночью дышал иначе. Воздух становился вязким, как настой из сухих трав, стены излучали прохладу, и всё будто замедлялось – шаг, дыхание, мысль.

Или так ему рассказывали. Эмир сидел в старой монастырской библиотеке. Лампа тихо потрескивала, отдавая жёлтый свет на обветшавший стол. Он давно не приходил сюда. Не с тех пор, как умер дед.

Айдар Ташкын. Железный человек. Человек чести. Человек правил.

Эмир перебирал ящик с черновиками деда. Его дед был не из тех, кто делится размышлениями – зато записывал. Часто. Неряшливо, но честно. Политические идеи, цитаты, вырезки из газет.

Эмир почти машинально перелистывал старые папки. Пальцы были запылёнными, ногти цепляли края обложек – грубые, канцелярские, с выцветшими штампами. Большинство папок были подписаны аккуратной рукой деда: «Протоколы. 1960—1963», «Земельные вопросы», «Семейные контакты». Страницы в них шуршали, как засохшие листья – много формальностей, мало живого.

Он уже собирался отложить всё, когда из одной из папок, застряв между двумя папиросными листами, выпал тонкий, неприметный конверт. Он не шлёпнулся, не соскользнул – скорее вылетел, как будто сам захотел быть замеченным.

Эмир машинально поднял его.

Конверт был серый, мягкий от времени, края немного потёрты, загнуты внутрь, будто его кто-то держал в руках долго, много раз. Он не был заклеен, не подписан, не датирован. Ни фамилии, ни инициалов. Только слегла пожелтевшая бумага и след сгиба, разделяющий его пополам.

Он открыл конверт, осторожно, стараясь не порвать. Внутри лежал лист бумаги – аккуратно сложенный вдвое, без печати, без подписи. Чернила были поблекшими, но почерк – чёткий, женский, с округлыми буквами, немного наклонёнными влево. В нём чувствовалась сдержанность. Письмо не было официальным – и тем более не любовным.

По левому краю шли неровные зубцы – мелкие рваные фрагменты, оставшиеся от отрыва. Он развернул лист – и только тогда заметил:

Лист был выдран из тетради. Из простой – линованной, старой. Бумага мягкая, плотная, желтоватая, как бывает у дневников, которые носят с собой много лет. Не из канцелярии. Из чего-то личного.