Не спеша.
Уверенно.
Как человек, который умеет радовать женщин – и не считает это подвигом.
Он встал.
Подошёл к Энн, отодвинул для неё стул. Потом – ко мне.
Сказал:
– Я уже заказал. Салат с манго, пармезаном и орехами. И курицу – тает во рту. Я думаю, вам понравится.
Я кивнула.
Сделала глоток шампанского.
Оно было холодное, чуть горькое, и ударило прямо в воспоминания, где никто не был прав.
Только я – и это платье.
Потом была машина.
Кожа сидений – белая.
Запах – дорогой, чистый.
Нико держал руку Энн.
Она смеялась.
Я смотрела в окно.
Море – чёрное.
Город – золотой.
А внутри – будто что-то вибрировало.
Ожидание. Без имени.
Клуб был не просто клубом.
Он был как сцена.
На берегу.
С открытыми, стеклянными стенами, в которых отражалась каждая вспышка, каждое движение, каждая рука, каждый шаг.
Свет падал с потолка – розовый, синий, белый, как будто ночь решила поиграть в радугу.
Люди танцевали, пили, целовались, делали вид, что не ищут никого – и ждали.
Каждый – чего-то.
Кого-то.
Какую-то эмоцию, которую потом можно будет винить за всё.
Мы вошли.
Сначала – Нико. Он держал Энн за руку и вёл её уверенно, словно с рождения знал, где находится вход, как двигаться в толпе, и каким тоном нужно дышать, чтобы быть своим в любом месте.
А я… Я шла позади.
И когда вошла – платье сделало всё за меня.
Я не играла – я входила.
И с каждым шагом мужчины оборачивались, повороты их голов были почти синхронны, словно в зале пронёсся запах, который не может не заставить смотреть.
Кто-то поперхнулся виски.
Кто-то щёлкнул пальцами другу, как будто хотел сказать: “ты это видишь?”
А кто-то просто смотрел – не отрываясь, не пытаясь угадать, а просто принимая факт: она пришла.
Я знала: это не я.
Это – то, как я иду.
Как платье ложится на бедро, как волосы касаются плеч и как я – не улыбаюсь, но всё равно создаю в глазах других вопрос: а что нужно, чтобы она стала счастливой?
Я подошла к стойке и села первой – не для того, чтобы доминировать, а потому что никто не сомневался, что это моё место.
Нико заказал напитки.
Первым был коктейль с маракуйей и белым ромом – кисловатый, яркий, с тем привкусом дерзости, что остаётся на губах, как шутка, сказанная слишком громко и нарочно не дождавшаяся ответа.
Энн смеялась, а Нико уже держал её за талию, уверенно уводя на танцпол – в свет, в музыку, в их собственную историю.