В зале было полутемно. Люди рассаживались, кто—то смеялся, кто—то жевал, кто—то искал билет в телефоне. Мила выбрала места чуть в стороне, в седьмом ряду, ближе к выходу, но не у прохода – чтобы они были как бы вместе с другими, но не под прицелом чужих взглядов. Данила долго устраивался в кресле, осматривал подлокотники, тёр пальцем ткань, хлопал по сиденью, наклонялся, вслушивался в тихий гул вентиляции. Мила помогла ему застегнуть капюшон на молнии, сняла с него шарф, положила на колени. Он вздохнул. Чуть расслабился.
Свет стал гаснуть постепенно – сначала дальние ряды, потом ближние. Данила вздрогнул, почти незаметно, и сжал её руку сильнее. Его ладонь была горячей, почти обжигающей. Она почувствовала этот жар не только в пальцах – он пошёл вверх, по запястью, по предплечью. Будто тело начало реагировать само, без разрешения.
Фильм начался с широкого плана: медленная панорама, музыка, которая будто касалась не ушей, а кожи. Диалог был на грани шёпота. Данила вглядывался в экран, моргал редко. Он был поглощён. Целиком. Он наклонился чуть вперёд, потом откинулся обратно, поджал ноги, положил руки на бёдра. Она чувствовала, как меняется его дыхание, как он отзывается на происходящее.
А потом, в какой—то момент, он положил руку ей на колено.
Никакого предупреждения. Ни взгляда, ни вопроса. Просто взял – и положил. Мягко. Уверенно. Не крепко, не навязчиво. Пальцы – слегка согнуты, тёплые, податливые, будто он делал это уже сто раз. Как будто знал, что ей не будет противно. Как будто чувствовал, что сейчас – можно.
Мила не отдёрнулась. Она замерла. Внутри что—то хрустнуло. Тихо, болезненно. Сердце сбилось с ритма. Воздух вокруг стал вязким, тягучим. В кресле стало душно, тесно, как будто воздух откачали. Она не могла пошевелиться, только дышала – коротко, неглубоко, будто боялась вдохнуть слишком много.
Это прикосновение не было случайным, пусть даже и неосознанным – в нём не чувствовалось ни намерения, ни сексуального подтекста, ни требовательности, но именно это и делало его особенно опасным. Оно не несло защиты, как бывает у ребёнка, и не содержало скрытого давления, как часто бывает у взрослого мужчины. Там была лишь чистая, спокойная телесность, почти невинный физический контакт, который вдруг оказался сильнее любого слова – и он вспыхнул внутри неё с такой неожиданной мощью, что дыхание сбилось, а сердце будто провалилось на секунду в пустоту.